Твой друг. Выпуск 2 - [33]

Время ползло невыразимо медленно. Но все равно, все равно. Вы еще не знаете, как могут ждать собаки. Неистощимо, упорно. Пока последнее дыхание и последнее тепло не отлетит от тела. Пока не затихнет последний удар преданного сердца. И ничем не подвинешь их в этой решимости.

Так прошел еще день.

Крызин не показывался. Но Яранг знал, что враг его придет. Иначе — зачем бы он привел его сюда?

Он издали зачуял его приближение и принял оборонительную позу. Но Крызин не спешил входить к нему. Сперва Меченый хотел насладиться своим положением победителя и унижением пленника: прошелся перед решеткой туда и обратно, потом, уперев картинно руки в бока, остановился напротив и сказал:

— Ну как, милок, настроение? Как здоровье? Будешь кусать меня еще или тебе сделать второй массаж на морде?

Яранг зарычал и вдруг всем телом обрушился на решетку. Крызин вздрогнул и попятился, потом захохотал.

— Не угомонился? Тэк-с, тзк-с. Ну, ничего. Ни-че-го, дорогой. Надолго тебя не хватит. Ручаюсь!

Он разговаривал с псом как с человеком. И Яранг почти как человек вбирал его слова. Смысл их доходил до него.

Яранг понимал, что от этого человека ему не будет пощады, а потому все, что бы тот ни сказал, все говорило об одном: о мести, об унижении, об их старых счетах и лютой вражде.

А для Крызина в их поединке даже было нечто большее, чем подведение баланса их отношений. Хоть Крызин говорил себе, что отныне он господин и повелевает другими, попавшими в зависимость от него, однако он шагу ступить не мог без фашистов; каждое его движение, даже желание, было запрограммировано заранее его хозяевами; когда пошел в дом Таланце-вых, он вынужден был согласовать это; и не он, а молчаливые часовые-фрицы, эти чурки с глазами, да, они, а не он, не Крызин, по сути распоряжались всем — он только изображал, что командует, теша сам себя. Они, фашисты, были хозяевами; он только услуживал, наводил на след, как гончая собака, пресмыкался, получая право на жизнь, пока был нужен. С появлением Яранга жизнь его качественно изменилась: вот когда он сможет отвести душу, дать выход своим чувствам! Но он не торопился, как истый садист оттягивая и тем самым стараясь продлить ожидающее его удовольствие.

В этот день Крызин так и не зашел к нему. Но наутро он явился с короткой увесистой дубинкой в руке, сразу отодвинул задвижку, шагнул в клетку и встретил прыжок Яранга таким ударом, что у того помутилось в глазах, а голова загудела, как колокол. И всякий раз, как только Яранг пытался повторить нападение, дубинка отбрасывала его назад. Она была резиновая и словно прилипала к телу, а боль проникала куда-то внутрь и долго держалась там. Он был избит на следующий день… и на следующий. И так стало повторяться каждодневно. Аккуратно он получал свою порцию. Днем его били, а ночь он отлеживался. Снова и снова приходил Крызин, и снова на собаку сыпался град тяжеловесных ударов. А Яранг все старался достать врага клыками.

За всю жизнь до этого его ни разу по-настоящему не ударили. Надя даже не держала плетки в доме; только на дрессировочной площадке надевала иногда строгий ошейник — парфорс, который колол, но не ранил. И разве могли слабые руки девушки сравниться с изощренной жестокостью рук Меченого! На теле Яранга не осталось местечка, которое не отзывалось бы острой болью. Но Яранг не покорялся.

Его выколачивали, как старую перину, а он не сдавался и глупо лез под удары, доставляя этим несказанное удовольствие Меченому. С того лился пот, когда он выходил из клетки, оставив собаку лежащей замертво. А наутро все начиналось сызнова.

«Упрямая скотина! — восторгался Крызин. — Живуч, подлец!» Право, он даже начал уставать от ежедневной «разминки», как называл жестокую экзекуцию, ставшую отныне привычной частью бытия Яранга. Сказать, однако, что Крызин ничего не добился, было бы неверно. Пес изменился неузнаваемо. Дикий огонь теперь, не переставая, горел в его желто-карих глазах, шерсть стояла дыбом, глухой рык постоянно клокотал в горле. Дичая, Яранг все больше походил на волка. Сейчас он совершал обратный для собаки путь — от приручения и одомашнивания к дикости.

Постепенно его начали подкармливать (а то, наверное, он давно бы сдох); но Яранг съедал так мало, что удивительно, как держался.

Однако худшее было впереди.

Однажды после очередного избиения Крызин приказал перетащить собаку в другую клетку. Здесь не было решетки, кругом стены, на полу слой воды. Нельзя ни сесть, ни лечь. Яранг долго стоял. Затем ноги его вдруг задрожали, и он рухнул.

Вот когда ужас начал закрадываться в его мозг. Он лежал в воде, и ледяной холод проникал ему в сердце, тело тряслось в мелком ознобе, клацали зубы. За последние дни заметно похолодало, и под утро он с трудом вырвался из ледяного плена: за ночь вода застыла. Оторвался ото льда лишь после нескольких отчаянных попыток, оставив на полу большие клочья шерсти.

Но забить собаку до смерти вовсе не входило в планы Меченого. Он хотел сделать из нее раба, подчинить своей злой воле. Настал день — Крызин сам открыл клетку и вывел Яранга во двор. Было тихо. В воздухе беззвучно порхали белые мухи. Одна, кружась, медленно опустилась на нос Ярангу. Пес замер. После долгого сидения в темноте он почти ослеп на ярком свету, запахи воли ударили все разом, голова затуманилась, закружилась. Он стоял, покачиваясь, широко расставив лапы, чтоб не упасть.