Твой друг - [9]

Затруднение возникло с пятой Динкой. Она вроде серая, а вроде и черная, не толстая, но и не худая.

Один из бойцов как-то сказал, обращаясь к ней:

— Эх, ты… штопаная…

Я спросила:

— Почему — штопаная?

Он показал, раздвинув шерсть на се боку:

— Осколком задело… Потом зашивали.

С этого времени пятую Динку стали звать Динка-штопаная.

Все Динки хорошие работницы.

Есть у нас две сестры — Нера и Ара. Обе попали в армию годовалыми. Теперь это громадные собаки, очень злобные, но в руках своих вожатых — послушные и дисциплинированные.

Еще можно упомянуть двух Затеек: Затейка-московская и Затейка-свердловская. Первая подарена Московским клубом служебного собаководства, вторая — с Урала, поступила через Свердловский клуб.

Есть Лель, Зай (был Заяц, но солдаты переделали кличку по-своему), Дозор. Дозор — крупный, мрачного склада пес. Он хромой: наступил на противопехотную мину, когда еще учился, оторвало пальцы. Думали, будет бояться. Ничего, работает!

Имеется, конечно, и непременный Джульбарс (после кинофильма «Джульбарс» эта кличка по распространенности может смело соперничать с Динкой).

В нашем подразделении почти все собаки — овчарки. Человек, чуждый нашему делу, различит их только по цвету шерсти да по величине, но для нас все они разные и по характеру, и по повадкам. Есть у нас пес по кличке Чингиз. Если он влезет в воду — не дозовешься. Как-то на стоянке, в начале мая, прибегает ко мне боец:

— Товарищ младший лейтенант! Чингиз уплыл!

— Как уплыл? Где он?

Я тогда еще не знала об этой особенности Чингизова нрава.

— В реке, товарищ младший лейтенант!

Погода— холодище, вода — как лед, а Чингиз плавает, хоть бы что! На вожатого — никакого внимания: рад, что дорвался до воды. Еле выманили. После купали только на длинном поводке. Но уж зато в одном отношении вожатый мог быть спокоен: с Чингизом — не утонешь!

Есть и совсем смешные причуды. Зай, например, корм съест — и чашку разобьет. Глиняную, фаянсовую — не давай.

Но, пожалуй, самые интересные экземпляры — это трофейный пес Харш и любимая собака капитана Альф.

Харш— толстый, жирный флегматик. Такой же толстый фашист сел в машину, когда его арестовали, отдал поводок; собаку посадили в другую машину. Они даже не посмотрели друг на друга — редкое равнодушие, особенно со стороны собаки, которая, как бы ни был плох хозяин, всегда привязана к нему.

Харш — как гитлеровский солдат: так же вымуштрован, так же бездумен. Прикажут лечь — ляжет, скажут «сидеть» — будет сидеть, пошлют за апортом — сходит и принесет, но все — как автомат, без искринки живости, без всякого выражения. Подлинная флегма. Я никогда не предполагала, что могут быть такие собаки. Дисциплинирован исключительно, но — и только.

Одно желание доступно ему: есть! Не случайно бойцы очень метко переиначили его кличку на Харч. Оживляется лишь, когда увидит еду. Когда ест — не подходи: делается злой. Как-то к нему в бачок сунулась другая овчарка. Он молча ее за ухо — цоп! И — нет уха!

— Ты хам! Нахал! — кричал на него Христофорчик.

Харш был невозмутим. Ни слова, ни интонации не трогали его. Не спеша доел корм, облизнулся и потом долго стоял неподвижно, глядя в землю: слушал или дремал, переваривая пищу, — не разберешь.

Его довольно быстро удалось научить искать мины. Работает прекрасно, но медленно — взбесишься!

За Харшем хорошо ходит ефрейтор Сузов, пожилой, в усах, немногословный человек. Но дружбы между ними нет.

Но все же оказалось, что и в Харше можно пробудить некоторые чувства. Мне первой удалось достичь этого. Теперь он раз пять в течение ночи придет, лизнет в лицо, разбудит и уйдет спать. Меня сердит, но и трогает эта его привычка. Поскольку он в силу полного отсутствия темперамента никогда не затевает драк с другими собаками и не стремится убежать, его оставляют без привязи.

Об Альфе следует рассказать особенно подробно. История его драматична.

Альфа обнаружили в запертой квартире в небольшом городке, захваченном врагом в первые месяцы войны и теперь освобожденном. Неизвестно, сколько он оставался один до того, как его нашли, и куда делся его хозяин. Но за это время Альф превратился в скелет, обтянутый кожей. На полу стояла чашка с засохшей кашей. Альф не дотронулся до нее.

Собаку привезли в наш питомник, но без всякой надежды, что из нее может выйти какой-нибудь толк. На Альфа было страшно смотреть. Худой, плешивый от авитаминоза, в болячках, расчесах. Ко всему этому добавилось серьезное кишечное заболевание, да еще нервный шок. Пес всех кусал, в вольере метался как дикий зверь.

Лечение не приводило к успеху, и при очередном осмотре начальник школы распорядился выбраковать Альфа.

За обреченную собаку вступился капитан Мазорин. Альф приходился сродни лучшим собакам своей породы.

Генерал нахмурясь выслушал Мазорина, затем сказал:

— Какой смысл его оставлять? Он же не поправится.

Но Мазорин стоял на своем. Тогда начальник школы приказал:

— Выбраковать собаку и подарить Мазорину!

Это соломоново решение развеселило окружающих. Капитан же отнесся к нему с полной серьезностью и поблагодарил генерала.

На первых порах для Альфа, казалось, ничего не изменилось. Он продолжал жить в вольере, как и жил. Ему давали ту же пищу, что и раньше. И тем не менее он сразу почувствовал перемену: у него появился хозяин. Собака превосходно чувствует тонкости такого рода. И Альф начал поправляться.