Твой час настал! - [32]

Фидлер не собирался угощать Болотникова ядом, а ухватисто  вырвав у Шуйского деньги, хотел наверное узнать, спасся ли от убийц царь Дмитрий, чтобы ему служить. Явившись в Калугу он объявил, что у него есть «слово и дело» для воеводы. Его поставили перед Болотниковым, он рассказал для какой затеи заслал его в Калугу царь.

— По какой причине ты ко мне такой добрый? — спросил Болотников.

— Не к тебе я добрый. Пришел я послужить царю Дмитрию. Сей царь был со мной ласков. Пришел узнать жив он или нет? Тем, кто ему служил очень хочется, чтобы он воскрес.

— Воскрес только Христос, а мы человеки. Я не видел, как его убивали. Пождем, увидим. А ты ежели не спешишь в свои немецкие земли, послужил бы у меня и лечил бы раненых.

— Послужу! — ответил Фидлер. — А чтобы ты не сомневался в моей правде, возьми деньги, что мне дал Шуйский, чтобы я тебя убил.

— Мне твои деньги без нужды! Служи верой-правдой!

7

Зима переволокнулась на весну. Таяли снега на крутых берегах Оки. Сочились ручейками и текли ручьями из леса. Вешние воды сливались на лед. Несколько дней поиграло солнце, и под Калугой рвануло лед . Стаивал лед и на земляных валах. Валы еще держались, но потихоньку расползались грязью. В боярском стане — ликование. Безо льда земляные валы уже не крепость.

Князь Телятьевский повел несколько  казачьих станиц, пришедших в Путивль из Запорожья, вызволять из осады Болотникова.

Дозорные царского войска увидели казачьи струги при впадении Угры в Оку. Бояре поспешили с приступом. Затея старая. Опять же собрались выжечь огнем осажденных. Накатывали к стенам дрова.складывали из них поленицы, подтаскивали к земляному валу туры.

На берегу Угры зачиналась битва казаков с полками Бориса Татева и Андрея Черкасского. Казаки вышли из стругов, конных послали в обход боярских полков. Конные и ударили, поджимая московские полки к берегу Оки, а на берегу их встретили пешие запорожцы. Оба князя воеводы были убиты. Московские полки разбежались. Телятьевский не велел гнаться за бежавшими, спешил на выручку к Болотникову.

У Болотникова своя потеха. Когда туры и поленицы с дровами подтащили осаждавшие к земляному валу, Болотников обронил одно слово:

— Пора!

Пока подкатывали  туры и поленицы, казаки прорыли подземный ход и заложили в него бочки с порохом. По слову Болотникова зажгли фитиль и вскорости рвануло на всю округу. Из-под земли вырвались пламя и дым, разбросало взрывом поленицы, опрокинуло туры. Пешцы побежали прочь. Побежали и воеводы.

Телятьевский вошел в город. Встречаясь с Болотниковым, князь никак не мог забыть, что перед ним бывший его холоп. Сдерживал себя, чтобы это не проявилось, Болотников дразнил его, величаясь свыше обычного. Телятьевский сказал:

— Вот и я, атаман, с подмогой.

— Атаманы у казаков, а я воевода царского войска. Вот мы оба с победой, а что нам с ней делать? На Москву идти, а с кем?

— Говорят, что у тебя войско под двадцать тысяч. Соберет ли ныне Шуйский в одночасье такую силу?

— Войско у меня есть. Вот и ты привел запорожцев... Царя Дмитрия у нас нет, а он один стоил бы и нашего и Шуйского войск. Шлю я гонцов одного за другим в Путивль, а до ныне нет ответа Шаховского.

— В ратном деле, Иван, ты искусник, да не все решаемо в ратном деле. Ты шлешь гонцов к Шаховскому, чтоб он тебе царя Дмитрия предоставил, а царя Дмитрия нет, и толковать о нем не надобно. Осуждал я тебя за твои грамотки, где ты призывал губить вышеначальных людей, а ныне вижу, только этими грамотками ты и собрал войско. Хоть и немалое оно числом, да к ратному делу не свычно.

— Нет Дмитрия, так надобно его придумать!

— Придумать недолго, да, что с той придумкой делать? Царевичей Петрушек напридумывали. Ни сказать, ни ступить по царски не умеют и никогла не сумеют. Где же нам взять такого молодца, чтобы и обличьем был схож с царем Дмитрием, и умен , как царь Дмитрий, и сказать бы умел и ступить? Один исход: идти на Москву или взять ее или отмучиться!

Болотников  усмехнулся.

— Покласть головы не свои  и то жаль, а свою голову класть, вовсе, не собираюсь. Для того, чтобы наступать на врага, надобно его пересиливать. Оборону можно держать и малой силой. В Калуге запасы съедены. Я проведывал, что в Туле есть запасы, да и крепость каменная. Идти нам в Тулу, князь, сесть в осаде, людей собирать и...

Болотников наклонился к Телятьевскому  и негромко, с неожиданной яростью, молвил:

— И царя избирать!

— Не тебя ли?

— Спрашивал меня об том же и Шаховской. Воеводе воровских людей царем не бывать. Ни Шаховскому, ни мне, ни тебе, князь. Коли избирать будем так всем людством. Побегут тогда к нам и князья, и бояре, и дворяне — своего царя захотят.

Князь удивленно покачал головой.

— И откуд ты этакой премудрости набрался, холоп мой, Ивашка, а ныне воевода, вон какого воинства. Идем в Тулу, а Шаховскому накажем, чтоб из-под земли добыл нам царя Дмитрия.

Переходу из Калуги никто не помешал. Москва затаилась. Перебежчики говорили в один голос, что Шуйский собирает со всех городов новое войско.

В Тулу потекли со вех сторон гультящие.

8

А что же в это время происходило с Богданкой? Мелькнул неприметно возле московского царя, сбежал от Шаховского и Молчанова из Путивля. И радовался несказанно, что удалился от царских дел,опасных и кровавых. О посмехе Шаховского назвать его царем, и думать забыл. О своем устройстве подумать бы. Путь чист в родные места под Могилевым, затеряться бы в том краю от всяких властей и от московских и от польских. Ему, сиротинушке, судьба по началу улыбнулась. Осиротел он сызмала, подобрали его монахи бернардинцы. Окрестили в апостольскую веру, поместили в монастырь, в монастыре и грамоте обучили. Нашли, что способен ко всякому учению, отправили в семинарию. Обучился латыни, греческому и русскому языкам, а польский — сызмала родной. Бернардинцы пристроили его толмачом к царю Дмитрию, когда тот двинулся в поход на Москву. Царь Дмитрий не знал ни латыни, ни греческого, путался и в польском языке, а надо было посылать письма  в Рим, папе римскому и в Краков к королю, а еще и к другим государям. Богданка приобщился государственных тайн, потому и бежал из Москвы. Ныне самое время затеряться, чтобы не сыскали ни новый московский царь, ни польский король.