Творения - [4]

Бобэоби пелись губы,

Вээоми пелись взоры,

Пиээо пелись брови,

Лиэээй — пелся облик,

Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.

Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило Лицо^*.

<1908–1909>

22 . "Кому сказатеньки…"

Кому сказатеньки,

Как важно жила барынька?

Нет, не важная барыня,

А, так сказать, лягушечка:

Толста, низка и в сарафане,

И дружбу вела большевитую^*

С сосновыми князьями.

И зеркальные топила^*

Обозначили следы,

Где она весной ступила,

Дева ветреной воды^*.

<1908–1909>

23 . Кузнечик

Крылышкуя золотописьмом

Тончайших жил,

Кузнечик в кузов пуза уложил

Прибрежных много трав и вер.

«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер^*.

О, лебедиво!

О, озари!

< 1908–1909>

24 . "Чудовище — жилец вершин…"

Чудовище — жилец вершин,

С ужасным задом,

Схватило несшую кувшин,

С прелестным взглядом.

Она качалась, точно плод,

В ветвях косматых рук.

Чудовище, урод,

Довольно, тешит свой досуг.

<1908–1909>

25 . "С журчанием, свистом…"

С журчанием, свистом

Птицы взлетать перестали.

Трепещущим листом

Они не летали.

Тянулись таинственно перья

За тучи широким крылом.

Беглец науки лицемерья,

Я туче скакал напролом.

1908–1913

26 . Вам

Могилы вольности Каргебиль^* и Гуниб^*

Были соразделителями со мной единых зрелищ,

И, за столом присутствуя, они б

Мне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»

Боец, боровшийся, не поборов чуму,

Пал около дороги круторогий бык,

Чтобы невопрошающих — к чему?

Узнать дух с радостью владык.

Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,

Пару рассеянно-гордых орлов,

Ветер, неосязуемый^* для нас и тих,

Вздымал их царственно на гордый лов.

Вселенной повинуяся указу,

Вздымался гор ряд долгий.

Я путешествовал по Кавказу

И думал о далекой Волге.

Конь, закинув резво шею,

Скакал по легкой складке бездны.

С ужасом, в борьбе невольной хорошея,

Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.

Невольно числа я слагал,

Как бы возвратясь ко дням творенья,

И вычислял, когда последний галл

Умрет, не получив удовлетворенья.

Далеко в пропасти шумит река,

К ней бело-красные просыпались мела,

Я думал о природе, что дика

И страшной прелестью мила.

Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей

Похожа на один божественно звучащий стих,

И в это время воздух освободился от цепей

И смолк, погас и стих.

И вдруг на веселой площадке,

Которая, на городскую торговку цветами похожа,

Зная, как городские люди к цвету падки,

Весело предлагала цвет свой прохожим, —

Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк

Похоронен: скошен он над плитой и увенчан чалмой.

И мощи старинной раковины^*, изогнуты в козлиный рог,

На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой.

Среди гольцов^*, на одинокой поляне,

Где дикий жертвенник дикому богу готов,

Я как бы присутствовал на моляне^*

Священному камню священных цветов.

Свершался предо мной таинственный обряд.

Склоняли голову цветы,

Закат был пламенем объят,

С раздумьем вечером свиты…

Какой, какой тысячекост,^*

Грознокрылат^*, полуморской,

Над морем островом подъемлет хвост,

Полунеземной объят тоской?

Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,

Ныне — уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,

Цветы обступили его, как учителя дети,

Его — взиравшего веками.

И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном

И, как Садко, берет на руки ветхогусли —

Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,

В нем жизни сны давно потускли.

Так, среди «Записки кушетки» и «Нежный Иосиф»,^*

«Подвиги Александра»^* ваяете чудесными руками —

Как среди цветов колосьев

С рогом чудесным виден камень.

То было более чем случай:

Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших слом

О доле нежной, о доле лучшей:

Луга топтались их ослом.

Здесь лег войною меч Искандров^*,

Здесь юноша загнал народы в медь,

Здесь истребил победителя леса ндрав

И уловил народы в сеть.

16 сентября 1909

27 . Опыт жеманного

Я нахожу, что очаровательная погода,

И я прошу милую ручку

Изящно переставить ударение,

Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.

Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега!

Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?

Ах, позвольте мне это слово в виде неги!

К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.

И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,

То я зову вас на вечер.

Там будут барышни и панны,

А стаканы в руках будут пенны.

Ловя руками тучку,

Ветер получает удар ея, и не я,

А согласно махнувшие в глазах светляки

Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки.

<1909>

28 . "Вы помните о городе, обиженном в чуде…"

1

Вы помните о городе, обиженном в чуде^*,

Чей звук так мило нежит слух

И взятый из языка старинной чуди^*.

Зовет увидеть вас пастух,

С свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),

Молочный скот^* с обильным выменем,

Немного робкий перейти реку, журчащий брод^*.

Все это нам передал в названьи чужой народ.

Пастух с свирелью из березовой коры

Ныне замолк за грохотом иной поры.

Где раньше возглас раздавалсямальчишески-прекрасных труб,

Там ныне выси застит дыма смольный чуб.

Где отражался в водах отсвет коровьих ног,

Над рекой там перекинут моста железный полувенок.

Раздору, плахам — вчера и нынче — город ясли.

В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли.

Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой.

Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?