Творения - [34]

Вас, презираемых мечом,

Всех не окровавленных войной,

Бичуй, мой слог, секи бичом,

Топчи и конь мой вороной.

И поток златых кудрей

Окровавленного лика

Скажет многих книг мудрей:

«Жизнь прекрасна и велика».

Нет, не одно тысячелетье,

Гонитель туч, суровый Вырей,

Когда гнал птиц лететь своею плетью,

Гуси тебя знали, летя над Сибирью.

Твой лоб молнии били^*, твою шкуру секли ливни,

Ты знал свисты грозы, ведал ревы мышей,

Но, как раньше, блистают согнутые бивни

Ниже упавших на землю ушей.

И ты застыл в плащах косматорыжих,

Как сей страны нетленный разум,

И лишь тунгуз бежит на лыжах,

Скользя оленьим легким лазом.

О, дикое небо, быть Ермаком,

Врага Кучума убивать,

Какой-то молнии куском

Бросать на темную кровать!

Перед тобою, Ян Собеский,

Огонь восторга бьется резкий.

И русские вы оба,^*

Пускай и «нет» грохочет злоба.

Юный лик спешит надвинуть

Черт порочных чёрта сеть.

Но пора настала минуть

Погремушкою греметь!

Пояс казацкий с узорною резьбой

Мне говорил о серебре далеких рек,

Иль вспыхнувший грозно в час ночи разбой —

То полнило душу мою, человек.

То к свету солнца Купальского^*

Я пел, ударив в струны,

То, как конь Пржевальского^*,

Дробил песка буруны.

И, как сквозь белый порох, стен

Блестят иконы Византии,

Так не склоню пред вами я колен,

Судители России.

Смотрите, я крылом ширяю

Туда, в седой мглы белый дол,

И вас полетом примиряю,

Я, встрепенувшийся орел.

Мы — юноши. Мечи наши остро отточены.

Раздавайте смело пощечины^*.

Юношей сердца смелей

Отчизны полей королей!

Кумирами грозными, белыми,

Ведайте, смелы мы!

Мы крепнем дерзко и мужаем

Под тяжким бедствий урожаем.

Когда в десне судьба резцом прорежет,

Несется трусов вой и скрежет.

Меч! Ты предмет веселый смеха,

Точно серьги для девиц,

Резвых юношей утеха,

Повергая царства ниц,

О мире вечном людской брехни

Поклоннику ты скажешь:

«Сейчас умрешь! Еще вздохни!» —

И холодно на горло ляжешь.

Учитель русского семейства,

Злодей, карающий злодейство,

Блажен, кто страсть тобой владеть

Донес до долга рокового.

Промолвит рок тебе: «Ответь!» —

Ты року скажешь свое слово,

А страницы воли звездной

Прочитает лязг железный.

Он то враг, то брат свободы, —

Меч, опоясавший народы.

Когда отчизна взглядом гонит,

Моей души князь Понятовский^*

Бросался с дерзостью чертовской,

Верхом плывет и в водах тонет…

Военная песнь, греми же все ближе!

Греми же! Звени же!

IX

Из отдыха и вздоха

Веселый мотылек

На край чертополоха

Задумчиво прилег.

Летит его подруга

Из радуги и блеска,

Два шелковые круга,

Из кружева нарезка.

И юных два желанья,

Поднявшихся столбом,

Сошлися, на свиданье

И тонут в голубом.

На закон меча намек

Этот нежный мотылек.

Ах, юнак молодой,

Дай тебе венок надену!

Ты забудешь разбой,

Ты забудешь измену.

X

Но пусть свобод твоих становища

Обляжет сильных войск змея.

Так из чугунного чудовища

Летит высокая струя.

Мы жребия войн будем искать,

Жребия войны, земле неизвестного,

И кровью войны будем плескать

В лики свода небесного.

Ведь взоры воинов морозны,

А их уста немы и грозны.

Из меди и стали стянут кушак,

А на голове стоит шишак.

Мы устали звездам выкать,

Научились звездам тыкать,

Мы узнали сладость рыкать.

Пусть в ресницах подруг,

Как прежде, блистает таинственное.

Пусть труды и досуг

Юношей — страсть воинственная.

Все ходит сокол около

Прямых и гладких стен.

В походке странной сокола

Покой предчувствием смятен.

Он ходит, пока лов

Не кончен дикой смерти,

И телом мертвых соколов

Покой темницы смерьте.

1911–1912

200 . Гибель Атлантиды

1

«Мы боги», — мрачно жрец сказал

И на далекие чертоги

Рукою сонно указал.

«Холодным скрежетом пилы

Распались трупы на суставы,

И мною взнузданы орлы

Взять в клювы звездные уставы.

Давно зверь, сильный над косулей,

Стал без власти божеством.

Давно не бьем о землю лбом,

Увидя рощу или улей.

Походы мрачные пехот,

Копьем убийство короля

Послушны числам, как заход,

Дождь звезд и синие поля.

Года войны, ковры чуме

Сложил и вычел я в уме.

И уважение к числу

Растет, ручьи ведя к руслу.

В его холодные чертоги

Идут изгнанницы тревоги.

И мы стоим миров двух между,

Несем туда огнем надежду.

Все же самозванцем поцелуйным,

Перед восшествием чумы,

Был назван век рассудком буйным.

Смеется шут, молчат умы.

Наукой гордые потомки

Забыли кладбищей обломки.

И пусть нам поступь четверенек

Давно забыта и чужда,

Но я законов неба пленник,

Я самому себе изменник,

Отсюда смута и вражда.

Венком божеств наш ум венчается,

Но, кто в надеждах жил, отчается.

Ты — звездный раб,

Род человеческий!»

Сказал, не слаб,

Рассудок жреческий.

«И юность и отроки наши

Пьют жизнь из отравленной чаши.

С петлею протянутой столб

И бегство в смерти юных толп,

Все громче, неистовей возгласы похоти

В словесном мерцающем хохоте.

О, каменный нож,

Каменных доск!

— Пламенный мозг,

— То молодежь!

Трудился я. Но не у оконченного здания

Бросаю свой железный лом!

Туда, к престолу мироздания,

Хочу лететь вдвоем с орлом!

Чтобы, склонив чело у ног,

Сказать: устал и изнемог!

Пусть сиротеет борозда,

Жреца прийми к себе, звезда».

2

Рабыня

Юноша, светел,

Небо заметил.

Он заметил, тих и весел,

Звезды истины на мне,

Кошелек тугой привесил,

Дикий, стройный, на ремне.

К кошельку привесил ножик,

Чтоб застенчиво и впредь

С ним веселых босоножек

Радость чистую смотреть.

С ним пройдуся я, скача,

Рукавом лицо ударив,

Для усмешки отроча,