Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века - [40]

II

В 1975 г. Ю.Д.Левин обратил внимание на описание любовных похождений Юрия в ХIХ главе лермонтовского романа «<Вадим>» (1832–1834), завершающееся суровым, но закономерным финалом: «…что ему осталось от всего этого? – воспоминания? – да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел!» (т.4, с.225). Уподобление героя «плодам, растущим на берегах Мертвого моря», не было творческой находкой юного Лермонтова, а заимствовалось из третьей части поэмы Томаса Мура «Лалла Рук» «Огнепоклонники» («The Fireworshippers»), где, проклиная изменника-раба, предавшего доблестных мужей, поэт сулит ему жизнь, полную ускользающих, тленных радостей: «With joys, that vanish while he sips, // Like Dead Sea fruits, that tempt the eye, // But turn to ashes on the lips!» (T.Moore)³⁶ – «С радостями, которые исчезают, когда он пьет их, // Подобно плодам Мертвого моря, которые соблазняют глаз, // Но обращаются в пепел на устах!» (подстрочный перевод)³⁷. Определенное влияние первой части поэмы «Лалла Рук» «Покровенный пророк Хорасана» можно видеть в самом образе лермонтовского Вадима, в котором решается проблема сочетания природного уродства и мнимого благообразия. Следует признать, что подобная акцентировка образа характерна только для раннего Лермонтова, – впоследствии поэт переосмысливает «трагический исход власти демагогии над простодушием», трансформирует образ лжепророка и фанатически преданной ему толпы³⁸.

Другим примером влияния поэмы Томаса Мура "Лалла Рук" на творчество Лермонтова можно считать обращение последнего к символическому образу пери в ХХIV строфе первой части поэмы ("восточной повести") "Измаил-Бей" (1832) при описании впечатления, которое произвела на пришельца первая встреча с Зарой: "Пред ним, под видом девы гор, // Создание земли и рая, // Стояла пери молодая!" (т.2, с.245). Словно боясь утратить удачно найденное поэтическое определение, в самом начале ХХVI строфы первой части поэмы Лермонтов вновь сравнивает "гордую и простую" Зару, стоявшую у огня, с пери: "Нежна – как пери молодая, // Создание земли и рая, // Мила – как нам в краю чужом // Меж звуков языка чужого // Знакомый звук, родных два слова!" (т.2, с.246). Символический образ пери возникает в относящихся к 1838 г. шестой и седьмой редакциях лермонтовского "Демона" при описании умершей Тамары: "Как пери спящая мила, // Она в гробу своем лежала, // Белей и чище покрывала // Был томный цвет ее чела" (т.2, с.72, 516).

Исследователями установлены многочисленные факты влияния творчества Мура на Лермонтова в процессе его работы над поэмой "Демон", причем данное влияние проявилось в отдельных эпизодах этой поэмы и свелось “к немногим чертам, в сжатой форме взятым у пространного изложения"³⁹, в чем мы, в частности, убедились, говоря о перекличке между «Демоном» и «ирландской мелодией» Мура «Как иногда блистает луч на поверхности вод…» («As a Beam o'er the Face of the Waters may glow…»). Из второй части «Лалла Рук» «Рай и пери» («Paradise and Peri»), помимо символического образа пери, Лермонтов заимствует образ падающей из глаз растроганного Демона «тяжелой слезы», предельно значимый для муровского описания – именно слеза кающегося грешника, принесенная пери, помогает ей после нескольких бесплодных попыток получить прощение и возвратиться в Эдем. Вторая часть «Лалла Рук», известная российскому читателю благодаря переводу В.А.Жуковского «Пери и ангел» и «повести в стихах» А.И.Подолинского «Див и пери», перекликается, по мнению Н.П.Дашкевича, с лермонтовским «Демоном» и тематически: в обоих произведениях разрабатывается сюжет «любовь падшего ангела к смертной деве»⁴⁰.

В четвертой вставной поэме "Лалла Рук" "Свет гарема" ("The Light of the Haram") Лермонтов мог заинтересоваться лирической увертюрой, содержащей описание экзотики Кашмирской долины, меняющей свой облик в зависимости от времени суток. Несколько условный восточный колорит, характерный для предложенного Муром рассказа, можно видеть и в начале "Абидосской невесты" Байрона, где создан символический образ Страны Солнца, однако сочетание экзотики, лирического восторга и какого-то мучительного припоминания всего пережитого при изображении картин Грузии в III–IV строфах первой части окончательной редакции лермонтовского "Демона" позволяет обнаружить общее сходство (пусть и лишенное сколько-нибудь определенных проявлений) именно с описанием Мура. "Отдаленный отблеск сверкающего образа" Нурмагалы, героини "Света гарема", Э.Дюшен видит в портрете Тамары, содержащемся в VI–VII строфах окончательной редакции "Демона", и доказывает свои слова сопоставлением известных лермонтовских строк ("Но луч луны, по влаге зыбкой // Слегка играющий порой, // Едва ль сравнится с той улыбкой, // Как жизнь, как молодость, живой"; т. 2, с. 50) с рассказом о красоте Нурмагалы в поэме Мура: "Это было живое очарование, которое, как луч в полупрозрачные дни светлой осени, играло то тут, то здесь, неся свой блеск с губ на щеки, ис них на глаза <…>. Ее смех, полный жизни <…>, шел из глубины ее души. И кто мог сказать, где чаще всего он сверкал? Губы, щеки, глаза, – все в ней сияло"