Творчество Лесной Мавки - [66]
- Несколько недель.
- Как мама? — только чуть дрогнули брови на смуглом, грубом лице; Чингиз поспешно отвернулся.
- Держится, — насколько возможно, утешил Владимир. — Она сильная женщина.
- Мы — сильная нация, — с внезапной злобой произнес Чингиз. — И никому не дадим помыкать нами на нашей земле.
- Жаль, что вы не понимаете, какую цену платите за эту мнимую свободу.
- Нет цены, которую бы мы не согласились платить, мы, наши женщины и дети.
- Не говори за всех, хорошо? Вообще оставил бы свой отряд и вернулся к матери. Ей правда тяжело.
- Не учи меня жить. Ты с кем в этой войне?
- Как и раньше — только сам за себя. Я ни с кем и ни на чьей стороне не воюю. Выживаю один.
- Ты чужой всем, — Чингиз презрительно искривил темные губы. — Цу стеган тайпа а, тухкум а дац.[12]
— У меня вчера были «гости». Надругались над Богородицей.
- Я знаю, — не сдержался Чингиз. — Но это не я, знает Аллах. Я бы не делал ничего так близко к своему дому.
Склонившись над большим листом белого картона, Андрей рисовал остро отточенным карандашом. Худенькая, исцарапанная детская рука то застывала напряженно, то находила особый ритм и безотрывными штрихами воспроизводила горный пейзаж.
- Как ты красиво рисуешь, — похвалила Богдана.
- Правда? — с трогательной надеждой переспросил мальчик. — Меня мама учила, — Андрей выронил карандаш, по его личику покатились крупные, теплые слезы.
- Андрюша, — бессильная жалость охватила Богдану, даже в груди горячо заныло, неизвестное раньше чувство щемящей волной отдалось в сердце, побудило к неловкой, родственной ласке. — Мама гордилась бы тобой. Знаешь, где она сейчас? Боженька забрал ее на небо, она стала ангелом.
- Откуда ты знаешь? — стыдливо утирая слезы, спросил Андрей.
- Все хорошие люди становятся ангелами, — Богдана нежно прижала к себе тихо всхлипывающего ребенка, поцеловала в светлую макушку, догадалась намеренно чихнуть, будто ее защекотали его волосы, и мальчик улыбнулся сквозь слезы.
- Думаешь, она видит нас?
- Конечно, — убежденно сказала Богдана. — И радуется, что ты у нее такой хороший и мужественный.
- И что мне есть где жить, — подытожил Андрей. — Знаешь, ты на нее немножко похожа. Только у нее волосы были светлые, вот почти как у меня.
Богдана подумала, что он, наверное, искал бы невозвратные родные черты теперь в любой женщине.
Владимир вошел совсем тихо — скрытность научила его этой осторожности. Наклонился над почти оконченным рисунком Андрея.
Очертания гор были резки до черноты, заострены, за них уходило серое небо со щербатым черепком луны. Над ущельем клонилось сломанное дерево, а на склоне горы, хищно напрягшись, стоял тощий волк с чахоточной злобой в прищуренных глазах.
- Талантливо, — Владимир ничуть не кривил душой. — Если хочешь, я найду для тебя краски.
- Спасибо. Я карандашом люблю рисовать.
- Я люблю волка. Это смелый, благородный зверь, особенно волк-одиночка.
- Нет, волки страшные, — возразил Андрей.
- Они справедливые. Богдана… Саша в госпитале. Он разбился на машине.
Сдавленный крик взметнулся в комнате и эхом замер у окон.
- Давай я проведу тебя, ты же совсем не знаешь город. И языка не знаешь.
- Не надо… я должна сама, — пробормотала девушка. Выходя, она пошатнулась и схватилась за дверной косяк.
Владимир поддержал ее, и от его прикосновения непрошеная дрожь пробежала по телу.
- Не волнуйся за меня, — в голове шумело, Богдана едва слышала собственные слова.
Владимир кое-как пояснил ей дорогу, предупредил, что идти придется далеко; спрашивать у местных не хотелось, встречные недоброжелательно косились на иноверку, да и вряд ли понимали по-русски.
Наконец, усталая, она остановилась перед угрюмым двухэтажным зданием; надеясь, что не ошиблась, поднялась к крыльцу по ветхим, крошащимся ступеням, открыла тяжелую дверь. У входа дежурила стареющая женщина с тусклыми, рыбьими глазами; лицо ее было открыто, а волосы высоко заколоты. Она что-то проговорила резко и отрывисто, гортанно.
- Простите, я не понимаю по-вашему, — взгляд Богданы метался по пустому холлу, откуда шли два коридора и темная лестница. Ноздри обжег удушливый запах, и если бы девушку спросили, чем именно здесь пахнет, она бы не колеблясь сказала — смертью.
- Что русский здесь нужно?
- Мой друг… Разбился на машине сегодня ночью. Он где-то здесь. Я не знаю, были ли у него документы… Он тоже русский…
- Почем мне знать. Иди ищи. А, стой, — по-грубому сильными, мужскими ладонями дежурная быстро ощупала пришедшую, махнула рукой — дескать, иди.
— А где хирургическое отделение?
- По коридору туда, — указала женщина. — Третья дверь.
Коридор был темный и кривой из-за нестандартной планировки здания. Нервно постучав в нужную дверь, Богдана замерла, кусая тонкие пальцы. Когда ей открыли, девушка отпрянула — мрачный взгляд, шрам и борода хирурга если и не испугали ее, то произвели тягостное впечатление.
- Я догадываюсь, к кому ты, — почти без акцента сказал мужчина. — К нему сейчас нельзя.
- Очень плохо? — холодея, спросила Богдана.
- Черепно-мозговая травма и повреждение позвоночника, — для кого-то драма, для врача это были заученные, истертые слова.
- Он без сознания?
1758 год, в разгаре Семилетняя война. Россия выдвинула свои войска против прусского короля Фридриха II.Трагические обстоятельства вынуждают Артемия, приемного сына князя Проскурова, поступить на военную службу в пехотный полк. Солдаты считают молодого сержанта отчаянным храбрецом и вовсе не подозревают, что сыном князя движет одна мечта – погибнуть на поле брани.Таинственный граф Сен-Жермен, легко курсирующий от двора ко двору по всей Европе и входящий в круг близких людей принцессы Ангальт-Цербстской, берет Артемия под свое покровительство.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.