Твои верные друзья - [127]

И вот в один из моментов между двумя полузабытьями, когда я начинал бредить наяву, я почувствовал прикосновение к лицу чего-то теплого и влажного. Я открыл глаза и у самого своего лица увидел острую, похожую на лисью, морду с блестящей черной мочкой носа. Два глаза внимательно смотрели на меня. До меня долетало дыхание зверя. Сознаюсь: в первый момент я испугался. Мне представилось, что это волк или какой-нибудь другой лесной хищник. Потянулся рукой к пистолету, но кабура обледенела, сделалась твердой, как дерево, и не поддавалась моим усилиям. От моего движения волк должен был бы либо отскочить назад, либо наброситься на меня, — этот же зверь продолжал миролюбиво стоять на месте. И только тут я увидел, что это совсем не хищник...

Рыженькая ласковая собачка стояла около меня: ласковая — потому, что она лизала мое лицо. Мне бросилось в глаза, что одно ухо у нее стояло торчком, как у всех лаек, а другое было сморщенное и ссохшееся, точно его сжали в каких-то тисках.

— Откуда ты взялась? — сказал я ей. Я решил, что она потерялась и ищет хозяина.

В ответ на мои слова она повиляла хвостом, повернулась ко мне боком, и тут я понял, что ошибся. На спине у нее была надета небольшая сумка с красным крестом, а под шеей болтался какой-то кожаный предмет, вроде палочки.

«Отстала от своих» — пронеслось у меня в голове. Я все еще не понимал истинного значения ее появления.

— Что же мы с тобой будем делать, а, Жучка, или как там тебя зовут?

Мне было приятно говорить с ней, хотя она и не понимала меня. Все-таки кто-то живой около тебя.

Между тем собака легла около меня. Ощупав ее сумку, я обнаружил в ней фляжку. Вытащив ее, приложил ко рту и — закашлялся. В фляжке был спирт. Он опалил мне рот и гортань, как огнем, однако, сделав несколько глотков, я сразу почувствовал, что жизнь возвращается ко мне.[40]

Собака, казалось, только того и ждала, чтобы я попользовался ее ношей. Вскочив, она подхватила в зубы болтавшийся у нее под шеей предмет и со всех ног бросилась прочь.

— Куда? — закричал я настолько громко, насколько мог, но она даже не обернулась на мой крик.

Я вновь остался один. Теперь мне стало еще более тоскливо и одиноко, чем было до ее появления.

Спирт согрел меня, но ненадолго. Вскоре я почувствовал, что опять замерзаю. Мысли мои все время возвращались к собаке. Почему-то мне думалось, что она еще вернется.

Сознание снова стало мутиться. Начинало темнеть. По низине медленно полз туман. Собака не возвращалась...

Но что это мелькнуло у леса? Последним проблеском сознания я уловил две тени, — два человека бежали с носилками в руках. Впереди них, нюхая землю, прыгала на длинной привязи собака.

«Санитары...» — подумал я.

Все дальнейшее не сохранилось в памяти. Очнулся уже в госпитале, в глубоком тылу. Пришел в себя и сразу вспомнил своего четвероногого спасителя — рыжую шустренькую лаечку. Вспомнил и захотел ее видеть. Где она? Жива ли? Наверное, ушла с войсками дальше, спасать других тяжело раненых...

Я помнил о ней всю войну. Каждый раз, когда мне приходилось видеть собаку, в памяти обязательно вставал этот скромный труженик войны, помогающий опасению жизней наших раненых героев.

И вот сегодня, совершенно неожиданно, я встретил ее на параде Победы...

 

Полковник умолк, ласково глядя на Думку. Молчали и остальные. Думка, которой наскучило сидеть, легла у ног вожатого и свернулась клубочком, уткнув нос в пушистый хвост. Сержант, сидя на стуле и слегка склонившись к собаке, перебирал пальцами у нее за ушами.

Молчание нарушил Славик.

— А для чего она брала палочку в рот? — спросил он.

— Чтобы показать санитарам, что она нашла раненого, — ответил майор.

— И она привела их к папе?

— И она их привела. На ее счету сто сорок спасенных жизней. Дважды ранена, потеряла ухо на фронте...

— Мы тогда не одного товарища гвардии полковника подобрали, — скромно заметил сержант. Он пошевелился; Золотая звезда сверкнула на его груди.

Полковник бросил на него взгляд, который говорил о многом, но ничего не сказал, продолжая задумчиво молчать и все с тем же выражением смотреть на Думку. Но видел он уже не ее и не тот черный лес, где лежал осенью сорок первого года среди холодного вечернего тумана и испарений болотной гнили, а Берлин, поверженный и капитулирующий гитлеровский Берлин, куда он недавно входил со своим полком, входил как победитель...

МСТИТЕЛЬ

1

Известно, что когда соберутся несколько любителей собак, разговоров не оберешься. А нас было четверо, и все закоренелые «собачники»: мой старый товарищ, Сергей Александрович, много лет руководивший клубом служебного собаководства, полковник в отставке — один из старейших членов нашего клуба, недавно вернувшийся из советской оккупационной зоны в Германии, еще один любитель, бухгалтер по профессии, и я.

Поговорить у нас было о чем. Все мы хорошо знали друг друга, но не встречались давно, так как прошедшая война разметала людей, и только вот теперь, когда, наконец, буря пронеслась и страна снова вернулась к мирной жизни, мы собрались, чтобы отвести душу в дружеской беседе.

Сергей Александрович был все таким же, каким я знавал его когда-то: оживленным, смуглолицым, с громким голосом, силе которого мы не раз дивились, когда он раздавал призы на ринге, с прежней юношеской подвижностью и ловкостью в худощавой подтянутой фигуре; лишь пробивающаяся седина в черных полосах напоминала о том, что мы стали значительно старше. На правой половине груди его была нашита золотая полоска, свидетельствующая о перенесенном тяжелом ранении, — память о Сталинграде; на левой — приколоты орден боевого Красного Знамени и ряд медалей, в том числе за оборону Москвы, за взятие Будапешта и Вены. На груди же полковника было столько орденских ленточек, что от них рябило в глазах.