Твои, Отечество, сыны - [33]

— Вы не узнали приметы перебежчика?

— Рыжеватый, среднего роста… Да у нас таких десятки, если не больше!

Я вызвал начальника особого отдела Тарасенко. Оказалось, он уже знал о действиях шпиона, однако на след лазутчика пока еще не напал.

— Вам, конечно, известно, товарищ полковник, — смущенно говорил Тарасенко, — что немцы широко практикуют засылку в наш тыл переодетых в форму красноармейцев хорошо обученных шпионов. Сколько присоединилось к бригаде солдат из различных частей за время нашего следования в Конотоп! Каждому в душу не заглянешь… Однако мы словим шпиона. Обязательно словим.

Поскольку немцам было известно расположение нашего командного пункта, я приказал срочно его переместить.

В эту ночь, как и в предыдущие, из Конотопа к нам прибыло добровольное пополнение. Это были коммунисты и комсомольцы, рабочие КПВРЗ, «Красного металлиста», железнодорожники, студенты, учителя, врачи. Они не были обмундированы, а вооружены, как видно, не без помощи музейных фондов. Но эти люди горели ненавистью к врагу, и многие из них в дальнейших событиях проявили себя как истинные герои.

Еще с вечера часть офицеров штаба во главе с майором Борисовым направилась для работы на новый командный пункт, а я с комиссаром прошел в батальон старшего лейтенанта Михайлова, который должен был занять боевые порядки 4-го батальона.

Ночь не оправдала наших надежд. Авиация противника непрерывно освещала ракетами местность и сыпала на боевые порядки батальонов осколочно-фугасные бомбы малого калибра. Отвести 4-й батальон в этих условиях было невозможно. Все же в течение ночи Пастушенко были доставлены боеприпасы, а его бойцы получили горячий ужин.

До поздней ночи почти все офицеры штаба находились в подразделениях. Комиссар Чернышев беседовал с бойцами 1-го и 4-го батальонов. Здесь были понесены наиболее крупные потери. Солдаты засыпали комиссара вопросами: почему, мол, нас используют не по специальности? Почему нам не придана тяжелая артиллерия? Почему нет у нас ни танков, ни противотанковых средств, как в стрелковых дивизиях? Чернышев терпеливо разъяснял обстановку, которая сложилась за этот короткий срок после героической битвы за Киев. Он не заметил упадка боевого духа солдат и со многими их замечаниями вынужден был соглашаться, но и они не могли не согласиться с тем, что сейчас нужно было драться ору жнем, какое мы имели, так как перед бригадой стоял единственный выбор: победа или смерть.

В те незабываемые бесконечные часы тоски и бессильного гнева, когда мы с группой штабных офицеров сидели почти погребенные заживо в обрушенном блиндаже, задыхаясь в дыму и пыли под непрерывной вражеской бомбежкой, я дал себе слово: если останусь жив, если не буду искалечен и смогу воевать, — я не растеряюсь в любом, самом трудном положении, самом безвыходном и беспросветном. Шанс на победу — один из сотни — будет моим шансом. Капля надежды — будет моей каплей. Она даст мне силы. Утолит жажду. Она приблизит нашу победу… Невозможно победить такого сильного врага, не отдавшись делу борьбы безраздельно, до последнего вздоха, не использовав для дела этой победы каждую, даже самую маленькую, возможность.

Утро предвещало нам новую битву. И важно было знать: какие силы врага движутся на нас? Много ли у него танков? Много ли артиллерии? Что творится в селах по ту сторону Сейма?

Ответы на все эти вопросы позволили бы нанести фашистам внезапный, чувствительный удар, сорвать его планы форсирования реки.

Вечером 8 сентября политрук Мудряк с группой разведчиков направился в расположение противника.

Это был один из лучших офицеров бригады, человек отчаянного мужества, большой находчивости и военной сноровки.

Я провожал разведчиков до реки. Здесь мы пожали друг другу руки. Чуть слышно зашуршал песок, плеснула вода, и разведчиков поглотила ночь.

А в четыре часа утра Петр Мудряк благополучно вернулся из разведки, побывав в населенных пунктах Буденновка, Алтыновка, Пролетарское и Мельня. Там он увидел огромное скопление немецких войск. Все улицы, сады, огороды, дворы в этих населенных пунктах были заняты немецкими автомашинами с пехотой и различной боевой техникой. Разведчики насчитали свыше ста танков и бронетранспортеров. Пренебрегая светомаскировкой, немецкая техника двигалась с включенными фарами с севера на юг сплошной колонной до поздней ночи.

Местный учитель сообщил разведчикам, что танки и автомашины принадлежат 3-й танковой дивизии 2-й танковой группы противника.

Севернее Мельни, вдоль железной дороги на Конотоп, на северном берегу Сейма разведчики видели несколько батарей немецкой артиллерии, занявших огневые позиции.

К счастью, ночью мы восстановили связь со штабом корпуса. Я доложил Затевахину о положении дел в бригаде. Он сказал, что танковая рота и 4-й батальон уже отбыли в мое распоряжение.

Это немного приободрило нас. Все-таки какая ни есть, а сила. Конечно, у немцев было неизмеримо больше танков, однако тут сам собой напрашивался суворовский афоризм: воюют не числом, а умением, и мы знали, что значит для немцев моральный эффект: фашисты очень опасались наших танков.

Перед рассветом перестрелка утихла. В небе погасли «паникадила». Над Сеймом, над пойменными лугами установилась чуткая тишина. Пожалуй, такая тишина бывает только перед сражением. Трава не шелохнется. Замерли заросли камыша. Сама земля притаилась в настороженном ожидании.