Рональд Бартон в свои четырнадцать лет был, должно быть, неотразим. После сорока, он бесспорно, стал опасен. Она с облегчением вздохнула и подождала, пока к ее пульсу вернется нормальный ритм.
— И как давно ты развелся с этой манекенщицей?
— Тринадцать лет назад.
Теплые искорки во взгляде погасли. Джейн сразу стало их не хватать.
— Тебе не хочется говорить об этом?
— Не очень.
Непредсказуемая женщина, подумал он. Искренняя и сочувствующая в больнице, теперь она осмеливается на то, на что не решились бы даже близкие друзья. Она намерена дразнить его, когда он ясно дал понять, что пребывает не в том настроении.
Внутренний голос советовал, а не узнать ли Джейн получше, и Рон предложил выпить в баре после обеда. Бывало, он поддавался влечению к женщине и рано или поздно это приводило к постели, где все зависело от того, как воспринималось его увечье. Джейн Сандерс слишком нравилась ему, чтобы рисковать и проверять, примет она его или нет.
— Угодно ли вам еще что-нибудь? — Официантка стояла возле стола с горячим кофейником, переводя глаза с Рона на Джейн. — У нас есть чудесный фирменный клубничный пирог.
Рон, поймав укоризненный взгляд Джейн, едва сдержал улыбку.
— Конечно, почему бы и нет? Два, пожалуйста.
— Сейчас принесу.
Официантка, захватив пустую тарелку Рона, ушла.
— Стыд и позор, Бартон, соблазнять меня пирогом.
— Не говоря уже о твоих сосудах.
— И это тоже.
В ресторане становилось жарко, даже душно. Джейн расстегнула манжеты и закатала рукава блузки.
— Как ты думаешь, что делает сейчас Мария? — сказала она, посмотрев на Рона.
Он поднял глаза и застыл с вилкой в руке над последним листиком салата, который вопреки всему ел с наслаждением.
— Доктор Фостер кажется первоклассным врачом.
— Да, это так. — Джейн помолчала, потом медленно добавила: — Однако я была бы спокойнее, если бы Мария лежала в обычной больнице.
Рон отодвинул тарелку и взял чашку с кофе. Отхлебнув глоток, он обвел зал ресторана спокойным, пристальным взглядом. Наблюдатель, подумала Джейн. Из тех, кому нужны только факты, в то время как ее всегда интересовали эмоции.
— На суде она хваталась за меня, как утопающий за соломинку.
— На суде она еще надеялась.
— Она надеется и сейчас.
— Разве, Рон? — Джейн покачала головой. — Поставь себя на ее место хотя бы на минуту. Муж использовал ее, как боксерскую грушу, а сейчас получил право единоличной опеки над сыновьями и уже предупредил, что собирается нанести ей новый удар с помощью закона.
— Он может допытаться. — Рон говорил обманчиво мягким голосом, в то время, как во взгляде вспыхнул гнев.
— А теперь, когда она так ранима, другой мужчина, которому она явно верила… оттолкнул ее. Что может сделать закон? Сказать ей напрямик, что она не в состоянии вырастить своего ребенка, вот что! Это варварство!
— Это закон.
— Глупый закон! — резко бросила Джейн.
Изменчивая, вспыльчивая, она волновала мужское воображение. Сейчас Рону было особенно трудно подавить желание узнать Джейн поближе.
— Он призван защищать детей. Я думал, ты всецело за него.
Рон умышленно затягивал разговор, чтобы любоваться игрой света в ее волосах и блеском ее живых глаз.
— Да, но я не могу не сочувствовать Марии.
— Сочувствия и девяноста центов хватит только на чашку кофе. — Рон старался сохранить шутливо-небрежный тон.
— А подавление собственных эмоций приводит к язве желудка.
Джейн отпила вино из бокала и сделала вид, что не заметила внезапной горечи и обиды в его глазах. Этому ей еще предстоит научиться.
— Должно быть, один из нас лучше контролирует себя, чем другой.
— Или убеждает себя в этом.
Подошла официантка с подносом в руках и принесла обещанный пирог.
— Еще кофе? — предложила она, показывая на полный кофейник.
Кивнув, Рон пододвинул свою чашку.
— А вы, мэм, — спросила она Джейн, держа кофейник наготове. — Еще кофе к пирогу?
— Нет, спасибо. У меня есть вино.
Она отпила еще глоток, пока официантка убирала со стола грязную посуду.
— Есть ли шансы возобновить слушание дела Марии? — спросила Джейн, когда официантка ушла.
— Никаких. И на апелляцию шансов нет. Я уже выяснял.
Рон ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубашки. Пиджак он снял раньше, и свободный рукав, аккуратно приколотый к плечу рубашки, привлекал всеобщее внимание. Особенно он веселил хихикающих подростков в кабинке напротив.
— А помилование? Ведь такое бывает.
— Но не в этом штате.
— Но, если бы ты постарался…
Прошло несколько долгих минут, прежде чем Рон ответил — голосом напряженным, словно он сознавался в чем-то позорном.
— Я пытался. Безуспешно.
Джейн попробовала пирог. Он был тошнотворно сладким. Чтобы не обидеть повара, она съела несколько кусочков и отодвинула тарелку.
— Я думаю, теперь надо найти человека из Комиссии по изучению условий жизни неблагополучных семей, чтобы он помог с усыновлением. — Она размышляла вслух. — Виктория О'Коннел.
Рон, отправив в рот последний кусочек пирога, отодвинул тарелку. И как это он ухитряется есть, словно грузчик, а живот остается плоским и крепким, как камень? — с невольной завистью подумала Джейн.
— Тебе, возможно, интересно будет узнать, что мы знакомы с Викторией. Не очень близко, но я работала с ней раньше. Она… вполне компетентна в этих делах.
