Твердыня - [39]

Полковая артиллерийская батарея расположилась в чахлом березнячке, который спускался к болоту. Состояла она из четырех пушек изготовленных еще в 1899 году на Его Императорского Величества Тульском оружейном заводе, из которых предельная норма снарядов давно уже была выпущена, и дослуживали они последние дни своей службы, правда, замены им не предвиделось. При каждом выстреле эти пушки высоко подпрыгивали и, чтобы не быть придавленными, артиллеристы отбегали от них как можно дальше. Номерами при этих орудиях были хлопцы, закончившие курс подготовки в армии тамбовского края и уже сегодня брошенные в бой. Орудия были окопаны, снаряды уложены в штабеля, расчет усердствовал на местах и командир батареи Воронов, девятнадцатилетний крестьянский сын из Уварово, вытянувшись, докладывал Берсеневу о полной боевой готовности. Среднего роста, подтянутый и плечистый, с крупными чертами лица, всем своим видом выражал он уверенность, что любая задача, поставленная командиром будет выполнена. «Какие будут приказания, г-н полковник?» спросил он. Берсенев с удовольствием оглядел его и двадцать молодцов, служивших под его командой. Выглядели они вполне по солдатски — в сапогах, гимнастерках, галифе и пилотках, которые чудом сохранились от старой армии. «Ждите,» улыбнувшись, едва успел сказать он, как внимание всех привлек металлический лязг и бренчанье, донесшиеся со стороны красных. В сложной гамме этих отдаленных звуков слышались угроза и смертельная тоска. Они нарастали и приближались, вселяя ужас. Из кустов выскочило несколько возбужденных повстанцев. Вид у них был плачевный — глаза выпучены от страха, рты настежь, винтовки брошены. Ничего не замечая, с криками Дьявол! они пробежали через батарею и исчезли в леске. Появилось еще несколько панически бегущих с переднего края. «Стой! Назад!» вскричал Берсенев. Он поднял в воздух руку с револьвером, но не смог остановить панического бегства. В чем дело? Наконец он, как и все, кто был на батарее узрели источник шума. По склону холма сползали на равнину, сверкая синей броней и окутанные клубами выхлопных газов, два невиданных, непонятных, не сравнимых ни с чем, механических монстра. В профиль их скошенные очертания напоминали ромбы, а размером эти железные угловатые повозки были с небольшие избы. Из их амбразур торчали орудийные и пулеметные стволы. Короткие вспышки дульного пламени указывали на предназначение этих чудовищ — убивать. Неуклюже раскачиваясь и кренясь на неровностях почвы, они медленно приближались к окопам повстанцев. За ними с винтовками в руках нестройной толпой торопились красноармейцы. У Берсенева похолодело внутри. Ни в каком кошмарном сне он не мог представить, что увидит это наяву. «Британские тяжелые танки Марк IV,» определил он, вспомнив лекцию, которую слушал в 1918 году на курсах повышения квалификации офицеров ВСЮР. «Имеют экипаж из восьми человек. Толщина брони — от 8 до 16 мм. Вооружение — пушки 2 × 57-мм Гочкис и пулемёты 4 × 7,7-мм Льюис» — услужливо подсказала ему память. Тогда на лекции их подробно ознакомили с параметрами этих машин, которые король Джордж Пятый подарил своим верным русским союзникам, а также объяснили способы борьбы с ними. «Как они попали к неприятелю?» недоумевал он. «Должно быть трофеи из Крыма. Прошляпили…» Он обернулся к Воронову и его бойцам. «Выручай, артиллерия!» взмахнул он рукой. «Вали шрапнелью по пехоте, бей фугасами по танкам! У них только вид страшный, а броня тонкая! Ордена тем, кто подобьет эти подарки английского короля!» Расчеты повернули орудия и поставили угломеры на панорамах. «Первое и второе орудие шрапнелью по пехоте! третье и четвертое — фугасом по танкам! Огонь!» скомандовал Воронов. Пушки грянули почти одновременно; у всех заложило уши и запершило в горле от дыма. Шрапнельные снаряды удачно разорвались в воздухе и скосили многих наступающих, заставив их залечь и начать окапываться. По ним застрочили с переднего края ободренные пулеметчики Берсенева. Оставшиеся в окопах и не потерявшие присутствие духа повстанцы возобновили стрельбу. Но неуязвимые танки, осыпаемые осколками от близких разрывов, продолжали продвигаться вперед. Берсенев рассмотрел надписи, намалеванные на их броне — Карл Маркс на том, что справа, и Ленин на другой машине. Вскоре они разделились; Ленин, шедший чуть поодаль, свернул в сторону реки, а Карл Маркс надвигался прямо на батарею, пока не остановился на краю рва, предусмотрительно вырытым гражданами Козлова. «По правому танку!» Расчеты работали слаженно и образцово, каждый был героем, не обращая внимания на стальное чудовище, осыпающее их градом пуль. Заряжающие и установщики передвигали станины; наводчики устанавливали угломеры. «По правому танку, фугасным, прицел 22; огонь!» Замковые открыли затворы, заряжающие вложили снаряды. Наводчики прицелились. Оглушительно грянули оба орудия и со звоном наземь выпали две пустые горячие гильзы. Промаха не было. Bыстрелы поразили лобовую броню боевой машины. Танк дернулся, немного попятился назад и замер навсегда. В его утробе дико завыла сирена, на плоской башенке между высоких гусениц заполыхал огонь, из щелей повалил черный, едкий дым. Пытаясь убежать, из люков стали выпрыгивать чумазые танкисты в тлеющих комбинезонах. С неисчерпаемой ненавистью гражданской войны повстанцы не давали им пощады и не прекращали стрельбу до тех пор, пока все они не упали убитыми на землю. Другой танк — Ленин — неповрежденный, без единой вмятинки и царапинки, бренча своими металлическими потрохами, на полном ходу проворно уползал в сторону реки. «Некому предупредить их там. Ведь растеряются и побегут,» забеспокоился Берсенев о казацком заслоне на переправе. «Достанете второго?» с надеждой спросил он артиллеристов. «Далеко. Да и движется он. Не попадем,» разводили они руками. «Кроме меня остановить его некому.» Он задумался. Решение пришло мгновенно. Из ящика у его ног он достал пять ручных гранат и туго связал их бечевой, таким образом, что рукоятка центральной гранаты была направлена к нему, а четырех остальных — в противоположную. Сделав необходимые приготовления и вложив в каждую из них запал, он вскочил на коня и, держа связку в правой руке, поскакал вслед. Во весь опор, выгнув шею и закусив удила, скользящей над землей неуловимой тенью, мчался Байсар за танком, казавшемся ему чудищем из лошадиных кошмаров, которое он вместе с хозяином должен был непременно победить. Ленин уже приближался к горизонту, оставляя после себя двойной след на мягком и травянистом грунте, когда Берсенев и Байсар догнали его. Сквозь мутно — сизые клубы выхлопных газов трудно было рассмотреть синеватую тушу механического зверя. Беспрерывный металлический грохот его гусениц был оглушающим. Они поравнялись с машиной и их заметили. Стволы пулеметов повернулись в их сторону. Пристав в стременах галопом скачущего коня, Берсенев успел метнуть связку гранат, упавшую точно на крышу танка. Длинная пулеметная очередь прострочила насквозь его и Байсара. Конь встал на дыбы, содрогнулся и упал в смертельной агонии, сбросив Берсенева на землю. Из огромной раны на шее Байсара хлынула кровь, заливая все кругом. Берсенев, выброшенный из седла, распластался недалеко от своего верного друга. Муки агонии охватили и его. Глаза закатились под самый лоб, язык вывалился наружу, ему стало казаться, что кожа на черепе стала трескаться — это были последние мгновения его земного пути. Он не видел пламени взрыва подорванного им танка и не слышал голосов соратников, прибежавших к нему на помощь. Стволы деревьев почернели, лишь макушки крон тлели багровым… Затрещало, ноздри обожгло запахом горелого, дымящегося мяса…На небо, взявшись за руки, вышли солнце и луна… Звезды вокруг них водили хоровод…Празднично и светло переливалась радуга… Пошел мягкий, пушистый снег… «Иду к вам,» прошептали его мертвые губы; пред ним открылись иные врата, за ними открывался новый путь. Где странствовала душа Берсенева, ожидая последнего суда, нам не дано знать. Аминь.