— Слышь, способный, — окликнул Дин, открывая банку с пивом. — А как узнали-то? Надо же было осторожно…
Лео смутился и отвернулся.
— Показал одной… Спираль.
— С ума сошёл?!
— Я — маленькую. На блокнотном листке. Только палец просунуть…
— Донесла?
— Ага… Да и как скроешь, если уже научился? Просто в студии рисуешь — а оно… само, можно сказать…
«А мне покажешь?» — чуть не сорвалось у Дина с языка, но он вовремя перехватил эти слова на подлёте и заменил другими:
— Пива хочешь?
Лео покачал головой, поднял и поболтал чай в бутылке — и вдруг поднял бутылку на уровень глаз, глядя на свет. Жидкость светилась в вечернем свете, как янтарь.
— Ты что? — спросил Дин почти испуганно, увидев, как у Лео изменилось лицо.
— Бархатный, — сказал Лео, улыбаясь чайным бликам. — Порисовать охота — сил нет.
— Не, ты что! Стой! — выпалил Чик. — Умом ушёл?! Заберут же!
— Я знаю, знаю…
— Это «заберут» — всё равно, что убьют, — сказал Элвис. — Или запрут где-нибудь, будут колоть всякой дрянью, пока слюни пускать не начнёшь… не стоит свеч.
— Очень хочется, — сказал Лео и поправил очки. — И — я не красками.
Он говорил тихо, но все услышали. Хеда и Рыжий отвлеклись друг от друга, компания Дина смотрела на Лео с ужасом и восторгом. «Не надо», — прошептала Хеда, но и ей хотелось до смерти, а Чик попросил:
— Только не спираль. Что-нибудь маа-аленькое…
Лео наклонил бутылку над пальцами, выплеснул на руку немного чая и провёл по белой шершавой поверхности. Остался призрачный рыжеватый след — то ли чайного экстракта, то ли искусственных красителей. Лео вздохнул и плеснул ещё.
Сперва не было ничего, кроме прозрачных рыже-коричневых пятен и проступающей из-под штукатурки черноты. А потом эти пятна начали складываться — рыжие с чёрными — в очерк высокого лба, в нос цвета корицы, в раскосые глаза и мягкие чуткие уши, в мощную бурую лапу в чёрных колечках какого-то выцветшего граффити, в длинное тело — грозные мускулы лениво расслаблены — и вот лежит на надписи «Дети Сумерек — виват!», как на выступе скалы — упругая, бархатная, чайного цвета хищная кошка…
— Ягуар! — выдохнула Хеда. — Ох…
— Не дорисовывай! — голос у Чика сорвался в фальцет, он кашлянул. — Ты что?!
— Тут только если за руки хватать, — сказал Дин со странной растяжкой в голосе, — а я его за руки хватать не буду. И вам не дам.
А Лео, кажется, никого не видел и не слышал. Он разглядывал землю под ногами, бросил бутылку с мутными остатками, подобрал обломок кирпича, окурок — отошёл на пару шагов к старому кострищу, подобрал кусок угля, влажный, рассыпающийся в пальцах…
Одноклассники замерли, как зрители в партере — на премьере захватывающей драмы. Из наклоненной банки Нори текло пиво, и он этого не замечал. Чик приоткрыл рот и забыл закрыть. Смотрели, как Лео оживляет зверя: растёртым пеплом — бархатные щёки, подушечки лап, кирпичом — буроватый подпал, углем — остро блестящие внимательные глаза…
И никто не дрогнул, когда ягуар зевнул, распахнув страшную пасть с настоящими, ненарисованными клыками. Потом зверь потянулся, урча, вытянув вперёд мохнатую лапу и растопырив когти в кирпичном меху — полупрозрачные лезвия — и плоская белая поверхность стены ушла в глубину, превратилась в туманную даль. Ягуар лежал в глубине стены, как в вальере без передней стенки — призрачно-бледный, но совершенно живой.
Лео протянул руку, вымазанную сладкой синтетической жидкостью, углем и пеплом, и принялся чесать ягуара за ушами. Тот заурчал, как очень крупный кот, толкая Лео под локоть умной лобастой головой.
— Теперь тебя точно заберут, — пробормотал Дин. — Ты… таких боятся больше, чем мертвяков… ты же можешь нарисовать… ляд тебя знает, что ты можешь нарисовать… Если ты так — всякой дрянью, то красками-то… Жесть какая…
— Я зверей люблю, — сказал Лео безмятежно. — Мой учитель говорил, что у меня твёрдая рука — хороший рисунок… я, в принципе, и простым карандашом могу. Мне, знаешь, как хочется рисовать? Я уже дико долго не рисовал…
— А вот он кого-нибудь сожрёт… — сказал Нори с плохо скрытым восторгом. — Пилораму или директора…
— А когда его застрелят, кровь потечёт? — спросил Чик.
Лео резко обернулся.
— Кто застрелит?
— Комитетчики, кто… Ты ж его отпустишь? Или домой возьмёшь, как котёнка? Тебя же отец убьёт…
— Не надо! — жалобно попросила Хеда, будто это Чик собирался стрелять в ягуара.
Нарисованный зверь со вкусом чистил лапу между пальцами, вылизывал и мурчал. Лео гладил ягуара по голове, размазывая и смешивая с чаем и пеплом слёзы, текущие из-под очков.
— Ты бы кого-нибудь поменьше, — сказал Дин сочувственно. — Воробья там… крысу…
— У меня бы сейчас не получилось, — сказал Лео глухо. — Это было место для ягуара.
— Ну и куда вы оба?
И тут Лео ухватился за маячащую в мутной белизне надпись «Дети Сумерек — виват!», как за объемную и плотную вещь, подтянулся и сел на неё рядом с котом — а в следующий миг перекинул ноги за надпись, в какое-то парадоксальное пространство в глубине самодельной фрески. Ягуар боднул его в плечо — тело Лео на глазах поблекло и выцвело, словно между ним и его одноклассниками оказалось матовое стекло. Картина в единой цветовой гамме — мальчик, обнимающий ягуара — в которой было слишком много живого движения для просто картины.