Твердая порода - [48]

Церемонно поклонившись, Фархутдин обратился к девушкам.

— Ну, красавицы, а теперь вы назовите себя!

Доярки смущенно зашептались, потупили глаза.

— Чтобы знакомить, у нас нет такого языкастого! — сказала одна из них.

— Это поправимо… Вот, например, как тебя-то звать?

Девушка, закрыв румяное лицо, скрылась за спину подруги.

— Насима она, Насима, — сказала одна из хозяек, наверно, самая смелая.

— А тебя?

Девушки по очереди представились. И они вовсе не были дикими, как показалось вначале. Заинтересовались работой разведчиков, их жизнью, развлечениями. Каждому хотелось вставить свое словечко, но Фархутдина разве остановишь? Не было и не будет таких сил-возможностей.

— Бурение, дорогие девушки, это пустяк из пустяков, — взялся рассказывать Фархутдин. — Берешь в руки бур, инструмент вроде коловорота, и давай бурить недра. В дырку опускаешь трубу. Снова буришь и снова трубу. Прибегает мастер — он у нас мужик ничего, спрашивает: как там, на большой глубине? И вот этот Тин-Тиныч, а он мой непосредственный начальник, привязывает к моему поясу веревку и спускает в трубу с буром в руках. Конечно, немного тесновато. Труба-то узкая. Да. И вот я внизу. Бурю! На глубине тысячу метров! Воздуха немного не хватает. А что поделаешь? Потеешь, конечно, рубаху хоть выжимай, но ничего! И так буришь в течение восьми часов. Тин-Тинычу что? Ему хорошо — специалист, благородная кость. А нам, рядовым рабочим? Кричит только сверху: «Сколько там пробурил, не пахнет ли нефтью?» И хоть ты умри там в забое, он до конца смены ни за что не вытащит тебя…

Девушки переглядываются, не зная, верить или нет, а ребята с трудом сдерживают смех.

Давая понять, что пора уходить, Валентин сует под нос Фархутдину часы.

— Ты, кажется, лишнее пробурил! Ребята, нам нельзя забывать — вахта.

— Вот ведь, девушки, сами видите, какой у нас зверь-хозяин! Ничего не поделаешь, подчиняемся. Скажет ложись — ложимся, встать — встаем. Велит есть — едим, не велит — ждем! Наша судьба в его руках.

Фархутдин принял такой жалкий вид, что девушки сочувственно посмотрели на него. Валентин вежливо поклонился хозяйкам:

— Простите, нас ждет работа.

Слова Тин-Тиныча огорчили девушек, они сразу поскучнели.

— Недаром говорят, татарин поест и убежит, — сказала смелая Сайма. — Может, вам наше угощение не понравилось?

— Спасибо вам большое! Придем еще.

— Гармошку захватите.

— А вы петь умеете?

— И петь и плясать умеем! — сказали доярки. — Была бы музыка!

— Музыка найдется! Придем еще, ребята?

— Конечно придем!

…Ах, жалко, времени-то нет! Ах, славные, стеснительные язтургайки! Парни неохотно, с сожалением покидали становище. «Ну, спасибо Мутгараю, хоть раз в жизни удружил», — декламировал по пути на буровую Тин-Тиныч.

19

Хоть и сильно гневался председатель Галлям, однако пришлось ему отпустить Камиля в нефтяники.

В эти дни Камиль стал свидетелем интересных событий на буровой.

Если бы в забое не осталось долото вместе с турбобуром, то можно было подумать, что бурение — дело легкое и простое, потому что на глазах Камиля шутя прошли более двухсот метров и не встретили никаких трудностей. Работа становилась несколько скучной.

Оказывается, в трудные моменты и человек меняется. Грубый до этого помбур Еланский вдруг стал даже симпатичным. Теперь он к Камилю обращается не иначе, как «брат». Изменился и верховой Миргазиян. Раньше он сидел на своем «скворечнике» и пел тягучие песни. Сейчас стало не до песен.

Самим собой остался только Кадермат, у которого слова и движения будто отмерены. Во время работы он не признает шуток. Ты обязан обращать внимание только на него, понимать хозяина вахты с одного взгляда.

Камилю очень хотелось увидеть, как будут взрывать торпеду в забое, да не совпала вахта. Назип сказал, что было до жути интересно. Даже из конторы приехали посмотреть и директор, и главный инженер, и геолог.

На долю Камиля досталось только извлечение оставшихся под землей труб. Видимо, эта торпеда обладает страшной силой: взяла и оборвала трубу толщиной с бревно, напрочь свернула ей шею. Пока сменили трубу да наладили турбобур, прошла еще одна смена, и Камиль опять не увидел, как уходит под землю главный инструмент бурильщиков.

Перед вахтой Кадермат сказал, что долото в забое. Значит, зону завала прошли вахты Саакяна и Тин-Тиныча, а им не осталось ничего интересного. Расстроенный Камиль сказал об этом Кадермату. Приступивший к работе Кадермат скупо усмехнулся:

— Сейчас самое интересное начнется. Наша задача: обойти оставшиеся в забое долото с турбобуром и снова выйти на прямую дорогу.

Начинающий буровик внимательно следил за Кадерматом, но на лице старого нефтяника не было видно ни радости, ни беспокойства. Руки руководителя вахты уверенно лежали на тормозном рычаге, взгляд то и дело останавливался на приборах. С грохотом поработали час. Камиль не выдержал:

— Уже вышли на прямой путь?

— Старое долото не уступает, проклятое!

— А откуда вы это знаете, Кадермат-абый?

— Знаю. Слышишь, ось задели.

— Когда у нас ось задевают — плохая примета. Мы лошадь виноватого кнутом хлещем.

— Мою лошадь тоже хлещет, — хмуро произнес Кадермат.

Еланский осуждающе смотрит на Камиля, качает головой: