Твердь небесная - [321]

Ожидания Александра Иосифовича вполне оправдались. Едва в дверях показался помощник пристава, Таня немедленно напомнила ему:

– Вот тот человек, о котором идет речь в записке Антона Николаевича. – Она указала на отца.

– Да, да. Помню… – как-то неуверенно ответил полицейский. И перешел к главному: – Татьяна Александровна, – проговорил он скорбно, – с душевным соболезнованием вынужден сообщить о постигшем вас несчастье…

Таня мгновенно поняла, что Антона Николаевича больше нет. Она, как и полагается вдове, заплакала бы, но… не при нынешних обстоятельствах! Она еще поплачет в свое время. С Капитолиной Антоновной, Наташей и золовками. Непременно. Но сейчас ей нужно держать себя в руках, чтобы завершить важнейшее дело – устроить отца!

– …Антон Николаевич… – с трудом продолжал полицейский, – предательски убит…

– Царство Небесное рабу Божию Антону – прошептала Таня. И тотчас перешла к другому: – Этого человека срочно нужно доставить, куда велел муж.

– Разумеется, – холодно ответил полицейский.

Он окликнул возничего и, когда тот подал санки, протянул державшим под руки Александра Иосифовича городовым записку Антона Николаевича и приказал доставить арестованного по указанному адресу.

– Я тоже поеду, – решительно заявила Таня.

– Но… вы не проводите Антона Николаевича до часовни?.. – изумленно спросил помощник убитого пристава.

– Я в большей степени почту память мужа, если исполню его духовную, – отчеканила Таня.

Какое-то время полицейский стоял и отрешенно смотрел, как удаляются перегруженные санки. Но скоро пришел в себя. Он оглянулся на задержанных боевиков.

– Который стрелял? – грозно рыкнул он.

Кто-то ему указал на Мордера.

– Отойдите! – крикнул помощник пристава державшим его под руки нижним чинам.

Те отступили от Мордера на два-три шага. Помощник выхватил наган и, не прицеливаясь, верно выстрелил убийце своего шефа в самый лоб.

– Забрать! – коротко скомандовал он городовым, небрежно кивнув на труп с разбитой, дымящейся на морозе головой.

Глава 12

Чаша весов в московском противостоянии окончательно склонилась на сторону правительственных войск после того, как из Петербурга прибыл лейб-гвардии Семеновский полк. Быстро подавив сопротивление повстанцев в отдельных частях города, гвардейцы осадили последний и главный оплот восстания – Пресню. Сразу с нескольких сторон – от Кудринской, из Дорогомилова, с Ваганьковского кладбища – Пресня стала обстреливаться из пушек. Начались пожары. Особенно сильный пожар произошел на фабрике Шмидта, целиком ее уничтожив. Тучи пресненского дыма стояли над Москвой, как в ненастные осенние дни. И хотя большинство дружинников готовы были умереть на этой последней своей позиции, штаб восстания, чтобы сохранить силы для будущих боев, принял решение сопротивление прекратить. Дружинам была дана команда постепенно оставлять баррикады и отходить к Дорогомиловскому кладбищу и к Филям, пока еще с запада Пресня не была окончательно блокирована. Никто из повстанцев не сомневался, что это лишь временное отступление: не сегодня завтра рабочие вновь соберутся с силами и, используя приобретенный в декабрьских боях опыт и учитывая совершенные по недоразумению ошибки, уже по-другому поговорят с неприятелем, воздадут ему за нынешнюю свою неудачу, свернут голову этой человеконенавистнической преступной власти!

Но просто так по-заячьи убегать – лишь бы только спастись, унести ноги – дружинники отнюдь не собирались. Они приготовили безжалостному коварному врагу свои рабочие сюрпризы: оставляя баррикады, дружинники закладывали в них взрывчатку – фугасы, как они называли эти заряды. И в некоторых случаях их уловка оказалась для неприятеля, как и планировалось, возмездием весьма губительным: взорванные вовремя, фугасы эти убивали и ранили многих самодовольных гвардейцев, и уж во всяком случае, сдерживали их наступательный порыв и позволяли дружинникам выиграть время, чтобы спрятать оружие, укрыть раненых, отойти самим. Все-таки взятие Пресни не стало для вооруженного до зубов войска легкою прогулкой.

Но уж ворвавшись на опустевшие улицы, молодцы-семеновцы сполна отыгрались на немногих оставшихся пресненцах: любая самая малейшая примета непосредственного участия в сражениях, например, пятна масла на одежде – от оружия, естественно! – была достаточным поводом, чтобы мятежниканемедленно расстрелять. Начальник семеновцев полковник Мин приказал своим молодцам, вступившим на Пресню, коротко и ясно: «Арестованных не иметь, пощады не давать!»

Мещерин, Самородов и их дружинники оставались на баррикаде и отстреливались до последней возможности. Семеновцы прежде всего пошли на них в штыки, но были легко отбиты македонками, которыми два бывалых маньчжурца умели пользоваться мастерски. Тогда гвардейцы подкатили пушку и дважды выстрелили по баррикаде, пробив в ней посередине брешь. Но когда они снова пошли в атаку, их снова встретили пули и македонки дружинников: увидев, что против них готовятся применить артиллерию, опытный боец Мещерин приказал всем, кто был на баррикаде, разбежаться на две стороны и залечь под стенами домов, – он знал, что стрелять артиллеристы будут почти наверно в середину укрепления, а края останутся целыми. Так и вышло. И снова семеновцы не взяли их баррикады – отступили, неся потери. Тогда уж они принялись палить из пушки по баррикаде до тех пор, пока не разметали ее всю в мелкие щепки. Но защитников там уже никого не было, – предвидя, как будут развиваться события, Мещерин вовремя увел людей на заднюю, еще более могучую линию обороны.