Твари, подобные Богу - [98]

Жив ли он? Если бы его эмоции отслеживал монитор, то по экрану от нулевых отметок тянулись бы абсолютно ровные линии. Тут к Глебу не ходи за интерпретацией.

Пациент скорее мертв, чем жив. И ладно, и пусть. Чем, в конце концов, плохо? Он не мучается, не страдает, у него ничего не болит, и огромные дыры вместо сердца и головы в его случае настоящее благо. Кто сказал, что человек обязан чувствовать — что так лучше? Судя по производительности труда, совсем наоборот. После отъезда Лео Протопопов каждое утро приезжал на работу вовремя, сидел за компьютером часа на два дольше положенного, все делал в срок, за всем следил; подчиненные начинали его побаиваться. Он прочно воцарился на своем месте, хотя еще недавно казалось, что оно узурпировано Иваном навсегда. К слову, этот гад не пропал пропадом, а открыл свою контору и процветает, с Главным сотрудничает. Ну и пес с ним. Зато и Протопопова на работе снова зауважали. Чем это хуже идиотских чувств? Чувств, которые так предательски непостоянны и из-за которых постоянно оказываешься предателем?

— Андрей, — раздалось с переднего пассажирского сиденья, — Борисович! Скоро поворот на Рузу, не пропустите.

Протопопов поднял глаза и поймал взгляд Главного, обращенный к Ане: счастливый, сияющий, заговорщицкий.

В грудь вонзилось… нестерпимое. Жалость к ним, ужас перед бездной, готовой их поглотить.

«Ребята, остановитесь! Одумайтесь, пока не поздно», — остро захотелось вскричать Протопопову, но он, разумеется, сдержался.

Природа, блин. Чему, чему, а ей плотины разума — не препятствие.

Машина остановилась на заправке. Главный пошел платить, Аня — с ним; сказала, что купит воды. Все это почти не зафиксировалось в протопоповском сознании; он, не шевелясь, равнодушно смотрел в окно, потом стал следить за цифирками на табло, отсчитывающими рубли и литры бензина.

К соседней колонке лихо подъехал красивый золотистый «Лексус». Что-то от былого Протопопова заинтересовалось автомобилем; он бы подкатил точно так же — вжж-ж-ж-ик.

За рулем сидела женщина, немолодая, но и не старая, крашеная рыжая, в темных очках. Она заглушила мотор и вышла из машины — уверенно, привлекая внимание. Явно привыкла командовать, подчинять людей. Ишь, как одета — богато, с деревенским шиком. А уж золота!..

Бросив два слова работнику бензоколонки, женщина подняла очки и, водрузив их на голову, случайно глянула на Протопопова. И впилась пристальным взглядом — показавшимся очень знакомым. Они встречались? Где, когда? Женщина тоже будто пыталась узнать его, не уходила, смотрела.

Он почувствовал себя неловко, отвел глаза. Чего тебе надобно, золотая-брильянтовая? Золотая, вся в золоте… «Понял меня, мой золотой?» — вдруг пропел сладкий голос в мозгу, и Протопопов оторопело, еще не веря себе, вновь возрился на женщину: неужто? Баба Нюра собственной персоной?

А она, очевидно, раньше него сообразив, что к чему, широко, нахально усмехнулась, махнула ему рукой, опустила очки и, цокая каблучищами, зашагала к кассе.

Впервые за необыкновенно долгое время одна из линий на мониторе резко скакнула вверх.

Протопопов громко захохотал.

Ай да бабка! Ишь чего себе наколдовала — на мои кровные в том числе. Молодец!

Воистину — магия бессмертна.

Он постепенно успокоился, затих, и на его лицо вползло злое, жесткое, воинственное выражение; челюсти плотно сжались, меж бровей пролегла глубокая вертикальная складка.

«Надо что-то делать, срочно!» — воскликнул про себя Протопопов и удивился пылкости своего чувства. — «Чтобы не стать таким, как они».

Кто эти «они», он толком не понимал. Но точно знал, что они, как и всякий грех — зло, попрание, тлен; они не дают раю вернуться на землю.

Они — не мы, мы — не они и… в общем, надо как-то бороться.

* * *

Со временем он очнулся от невеселых мыслей и обнаружил, что автомобиль снова летит по автостраде. Главный на переднем сиденье словно бы невзначай провел крепкими пальцами по руке Ани.

Протопопов возмущенно раздул ноздри и, не желая участвовать в «попрании», демонстративно увлекся блеклым среднерусским пейзажем.

Глава 8

В зыбком и неустойчивом подлунном мире есть лишь одна стопроцентно надежная, пусть и весьма загадочная вещь: время. Что ни делай, хоть тресни, хоть лопни — оно идет. Тащится шаркая, нога за ногу, мчится на всех парах сокрушительным локомотивом, перепархивает невесомой бабочкой от одного прекрасного мгновения к другому, тут у кого как сложится, — но идет, идет, неумолимо, неостановимо: тик-так, тик-так. Вперед, назад, кругами или по спирали, другой вопрос; все равно идет, идет, проходит.

А проходя, утешает страждущих. Так, во всяком случае, говорят.

Татьяна Степановна, потеряв мужа, не надеялась вернуться к жизни. Зачем? Она умерла вместе с ним. Просто Бог по оплошности забыл вынуть ее мертвое, ненужное тело из варева бытия. Днями, вечерами она бесцельно созерцала стены, — они росли повсюду, даже на улице и в магазинах, — пока, наконец, не наступала ночь и спасительный момент приема снотворного. Если везло, удавалось забыться до утра.

Люди вокруг мешали, особенно сын — перед ним было труднее всего притворяться живой. Татьяне Степановне пришлось на старости лет стать актрисой, чтобы убедить Антона уехать.