Твари Господни - [126]

"Что здесь не так, Виктор Львович?"

– Чем обязана, господин рыцарь? – повторила она свой вопрос.

– Вы знакомы с князем Августом? – вместо ответа спросил колдун, и вопрос этот заставил ее заинтересоваться неожиданным собеседником по-настоящему.

– Август, – Лиса решительно вымарала эту часть разговора из идущей on-line записи и чуть приподняла бровь, как бы подчеркивая свое удивление. – Вы человек Августа?

– Да, – в его глазах отразилось совершенно очевидное облегчение. Но зато сам Август, все еще не сделавший ни единого шага вперед, нахмурился, словно испытывал по поводу этого диалога раздражение, скрывать которое не считал нужным.

– Как вы меня узнали? – возможно, она не очень ясно сформулировала свой вопрос, поскольку знакомы они с Персивалем ("Вот же имечко!) не были и пути их никогда не пересекались, тем более что нынешнюю Дебору Варбург в лицо вообще не знал никто.

"А Некто? Как узнал меня он?"

– Как вы меня узнали? – Но вопрос оказался излишним, так как "внутреннее сознание" отреагировало на ситуацию так быстро, как только и могло в том напряжении, в котором находилось. И почти мгновенно – еще не отзвучал даже произнесенный вслух вопрос – ухватило единственную, случайно или намерено, оставленную Персивалем не защищенной "ниточку" и стремительным рывком, которого рыцарь даже не почувствовал, "вырвало" у него то, что его, собственно, и тревожило, заставив в конце концов подойти к незнакомой женщине.

"Господи! – но это было единственное, что Лиса способна была сказать или подумать, проваливаясь в чужое воспоминание. – Господи!"

* * *

Последний звук взлетел под своды собора и угас, но впечатление от только что отзвучавшей музыки было таково, что Персиваль не сразу очнулся от навеянных ею грез, в которых предстал перед ним образ женщины пронзительной красоты, сквозь которую, как солнце сквозь туман, проступал еще более достойный восхищения внутренний облик. Возможно ли, что Август "написал" музыкой портрет своей любви?

– Что скажешь? – голос князя вернул его к реальности и заботам дня.

– Она прекрасна, ведь так? – Не сказать этого вслух он просто не мог. – И вы ее любите.

– Не знаю, какая она сейчас, – голос Августа не дрогнул, но что-то в его интонации было настолько необычным, что Персиваль удивился еще раз. – Но ты прав, Персиваль, я ее люблю.

– Я буду служить ей точно так же, как служу вам, – ну что еще мог он сказать своему князю в ответ на такое признание?

* * *

"Господи!" – но даже вполне насладиться этим неповторимым переживанием, не то чтобы осознать его и досконально изучить, ей не дали.

"Внимание!"

Это не было брошенное в настороженный эфир слово, и голоса наблюдателя Лиса, разумеется, не услышала. Она перехватила всего лишь условный сигнал, стремительную цепочку электрических импульсов, сорвавшихся с крошечной антенки маленького, как тюбик липстика, передатчика, зажатого в руке молодой рыжеволосой женщины, сидевшей за столиком кафе на противоположной стороне улицы, как раз метрах в пятнадцати-двадцати от того места, где все еще стоял попыхивающий изогнутой трубкой Некто Никто.

Внимание!

"Судьба, – Лиса встала из-за стола и молча кивнула неожиданно насторожившемуся Персивалю. – Судьба… Здесь и сейчас. Именно сейчас и именно здесь… И решение за мной".

Судя по тому, что Лиса почувствовала в момент, когда раздался сигнал тревоги, сегодня охотились не за ней. Но дело, как она тут же поняла, было не в том, кто и за кем здесь охотится, а в самой природе этой охоты. Впрочем, слово "поняла" не слишком точно отражало то, что произошло с Лисой на самом деле. Знание, которое приняло извне или создало на основе мгновенного впечатления ее сознание, не являлось точным и ясным, как правила грамматики или арифметики. Все в нем, в этом знании, было все еще не переработано мышлением и, следовательно, не вполне поддавалось осознанию, а потому было зыбко, неопределенно, неявно. Однако главное Лиса все-таки уловила сразу и приняла, как есть. Это мгновение и это место неожиданно перестали быть просто местом и временем, в которых нечто произошло или еще только должно было случиться. Они превратились в точку бифуркации, в мгновение жестокого слома всех причинно-следственных связей, составляющих основу жизни. И в центре этого катаклизма оказалась – и, по-видимому, не случайно – именно Лиса. Невоплощенные вероятности сгустились вокруг нее, готовые реализоваться в новую, неведомую их участникам цепь событий. Но ничего еще не было решено и…

"Судьба", – повторила Лиса про себя, как будто пробуя это слово на вкус, и одновременно осознавая, что все дальнейшее случится или не случится, только потому, что так решила она.

"Судьба", – она улыбнулась рыцарю Персивалю, поставила бокал с недопитым вином на стол, и одним невероятным, но таким на самом деле естественным для нее "движением" остановила время.

5

Сукин сын! – казалось, слова сами собой срывались с губ. – У тебя что, Виктор Корф, все в одну музыку уходит?

Как в свисток, Лиса, – неожиданно улыбнулся Виктор, которому, похоже, ее ярость пришлась по душе. – Как в проклятый свисток.

Сукин сын! – но уже совсем с другим выражением повторила она про себя, глядясь в его неожиданно ожившие глаза и видя там, как в двух серых зеркалах, свое сдвоенное отражение, в котором образ Деборы Варбург самым причудливым образом сочетался с образом другой Деборы, той, что впервые увидела себя в зеркале, висящем в кофейне Гурга. –