Тварь - [2]

Время шло, работа кипела. Сменилось поколение. Все чаще Георгий Констан­тинович слышал в свой адрес лестные с придыханием слова, чаще стали при­глашать в почетные президиумы, брать интервью, печатать, награждать. Уже и вышестоящие не грохали, как некогда, кулаком по столу карельской березы, обшитой бархатом, а мягко указывали, чуть не просили учесть. Чувствовал он, что не к добру это, что надежнее быть конем на переправе и комбайном в поле, чем правильным лозунгом на ярком полотнище или живой легендой.

Сменится лозунг - и ткань пойдет на ветошь, а от живой легенды до ходячего анекдота - полшага.

А куда попрешь против естественного хода событий? Поэтому, понятно, взбе­сился Георгий Константинович, когда впервые публично услышал о себе от за­рвавшегося выскочки как о руководителе «старой формации». Даже стёр этого умника в порошок, хоть за ним и серьезные по тем временам люди стояли. Однако тенденция углублялась, мнение формировалось, слухи о возможной отставке ши­рились.

Какая, на хрен, «новая формация», когда каждое предприятие, магазин, школа, дом, памятник, аллея, газон, плитка на тротуаре по твоей воле полтора десятиле­тия строились, модернизировались, ремонтировались, благоустраивались?! Что, Земля квадратной стала, деньги отменили, у людей третья рука выросла, марсиане технологиями поделились, гусаки яйца нести стали?! Мы работаем - спина со­гнута, руки заняты, в голове формулы не из учебников. А вы нас, не прикрытых ничем, кроме дела, промеж крыльев - колом?!

В одночасье выдернули Георгия Константиновича из номенклатурной обоймы, как хозяйка вареное яйцо выкладывает из кипящей кастрюльки под холодную воду. И самое подлое, что решилось это во время гипертонического криза, с кото­рым и полежал-то всего две недели. А перед этим пятнадцать лет ни одного раза в отпуске не был.

Внешне, конечно, все пристойно: и регалии, и квартира в элитном доме, и пер­сональная пенсия, и президиумы, и билеты на любые мероприятия. Но как пусто сразу стало!

Навещали поначалу Георгия Константиновича бывшие сослуживцы из серед­нячков. Он сразу - приветливо, а потом не сдержится и выскажется: ты, мол, никто и звать тебя никак. Кому нужно унижаться, тем более перед бывшим авто­ритетным человеком? Мы к тебе - со всем уважением и пониманием, а ты. Вот этого-то «понимания», в котором притаилось сочувствие, Георгий Константино­вич и не мог терпеть. В общем, перестали ходить-докучать.

Публичные мероприятия, куда приглашали как почетного жителя города, по­началу посещал, а потом надоело - не хотел быть свадебным генералом. Видел он таких, которые, чтобы смягчить падение с большой высоты, после отставки и общественные организации возглавляли, и в политику лезли. А некоторые чуда­ки начинали любительские стишки писать или на дачном участке морковку оку­чивать. Относился Георгий Константинович к ним без презрения, однако самому таким стать гордость не позволяла.

Иногда звонили нынешние козырные тузы. Перед праздниками, а то и напря­мую: как, мол, дела, не нужно ли чего? И общими фразами, как по бумажке: ваш опыт очень ценен для нас, углубляя и расширяя созданное вами. Георгий Кон­стантинович, бывало, и сам разговор прерывал - будто разъединили. Хотя ждал этих звонков с надеждой. Только знал, что с подобными эквилибрами дела, по крайней мере, серьезного, никто не предлагает. Даже толкового совета никто не спрашивал, хотя поделиться ох как было чем! И по газетам, и вживую с болью наблюдал, как нещадно, а зачастую и бездарно перестраивается и сносится то, во что не так давно вкладывал ум, энергию и душу. Да еще видеть эти рожи, которые ради своей игры его, будто пешку, сдали.

Время шло. Проснется, бывало, Георгий Константинович в плохом настроении и не в лучшем состоянии. Завтрак на столе, все свеженькое, все - как по диете. Зыркнет на Екатерину Павловну, ни слова не сказав, сядет за стол. Ковырнет греч­ку и отодвинет: «Это на машинном масле или на касторке?» Куснет бутерброд с ветчиной и обратно положит: «Сколько можно людей этой химией генномоди- фицированной пичкать?» Походит-походит по квартире, вернется, хлебнет чаю: «Просил же горячий подавать!»

Набросит плащ, наденет шляпу, возьмет в руки трость с металлическим стерж­нем внутри и дверью хлопнет.

Трость, которую он прикупил сразу после отставки и в шутку называл клюкой, по совести говоря, Георгию Константиновичу для ходьбы и не нужна была. Ноги пока нормально шли, и голова не кружилась. А чтоб видели мерзавцы, что он хоть и не в той силе, что раньше, а поколотить, если что, сумеет. Как-то раз один наглец автомобиль припарковал перед самым носом, хозяин жизни нашелся! И только от того, что обходить надо, злость закипела. А еще и лужа сбоку, хоть обратно поворачивай. Палкой - по заднему стеклу да по поворотникам! Пиши, собирай свидетелей, подавай в суд! Так и делал тот ханыга, да все ничем окончилось: и Со­вет ветеранов вступился, и суд уважил - проволокитили, а волокиту на себя взяли.

Екатерина Павловна, пока муж по городу погуляет, наведет на кухне порядок, на рынок и в магазин сходит, газеты заберет. Не злилась она и не обижалась - по­нимала и жалела. Хоть жалости, понятно, не выказывала даже взглядом - не по­терпел бы Георгий Константинович и не простил бы никогда.