Тварь - [3]

— Какая? — Элизабет стояла на одной ноге, а пальцами другой выписывала круги на икре мужа.

— Нужен кто-то, кто управлял бы судном.

— Включи авторулевой.

— Прекрасная мысль... если бы он у нас был.

— Да-а. Я думала, что если высказать желание, то оно превратится в реальность.

— Ты ненормальная, — заявил Гриффин. — Великолепная, но чокнутая.

Он наклонился между складок паруса и поцеловал жену. Потом дотянулся до каната, чтобы закрепить полотнище. Нога его соскользнула со штурвала, и судно вильнуло от ветра. Волна ударила в корму с правого борта и плеснула холодными брызгами по ногам Элизабет. Женщина взвизгнула.

— Хорошая работа, — воскликнула она. — Ты точно знаешь, как утопить романтические чувства.

Гриффин повернул штурвал вправо и привел нос обратно по ветру. Движение яхты теперь стало неприятным — она вступила в полосу неровных волн.

Гриффин предложил:

— Может, лучше подождать более благоприятного ветра?

— Ну что ж, рада узнать, что у тебя добрые намерения.

Элизабет улыбнулась, повиляла задом и спустилась в люк.

Гриффин посмотрел на запад. Солнце достигло горизонта и превратилось в оранжевый шар, скатывающийся за край мира.

Нос яхты зарылся в волну, поднялся и тяжело плюхнулся в следующую. Брызги понеслись по корме, как ледяной дождь. Гриффин продрог и уже собирался крикнуть Элизабет, чтобы она принесла ему непромокаемый плащ, как она появилась с чашкой кофе, одетая в свой собственный плащ.

— Давай я немного поработаю, — предложила она. — А ты пока поспи.

— Да со мной все в порядке.

— Я знаю, но если ветер не переменится, то эта ночь неизбежно окажется долгой.

Элизабет проскользнула мимо штурвала на сиденье рядом с мужем.

— О'кей, — согласился он, поднял ее руку со штурвала и поцеловал.

— Это за что?

— Смена вахты. Старый морской обычай. Всегда целовать руку своей смены.

— Мне это нравится.

Гриффин встал, нырнул под гик и направился к люку.

— Разбуди меня, если ветер затихнет, — попросил он.

Внизу он сверился с Лораном[3], перенес данные на карту, лежащую на шарнирном столе в каюте, и точно определил свои координаты. Приложив линейку к карте, провел карандашом линию от их местоположения к мысу Монток, затем скорректировал полученную линию со сторонами света.

Затем высунул голову в люк и сказал:

— Лучше всего курс три-три-ноль...

За несколько минут небо потемнело так, что свет от нактоуза[4] отбрасывал красноватый отблеск под подбородок Элизабет. Ее желтый плащ светился оранжевым цветом, а темно-рыжие волосы мерцали, как древесные угольки.

— Ты прекрасна, — сказал Гриффин, спустился в каюту и направился в носовую часть.

Справляя нужду, он прислушивался к двигателю и к шуму воды, проносящейся мимо деревянного корпуса яхты. Его уши настороженно ловили посторонние звуки, но ничего необычного слышно не было.

Он прошел в переднюю каюту, стащил с себя сорочку и шорты и устроился на одной из маленьких коек. В порту они с женой спали вместе в кормовой каюте, но в море одному из них лучше было спать на баке, чтобы чувствовать движение яхты, улавливать изменение погоды, перемену направления ветра. На всякий случай.

Подушка пахла Элизабет.

Гриффин заснул.

* * *

Двигатель продолжал монотонно гудеть. Инжектор выталкивал горючее в цилиндры, поршни сжимали горючее до воспламенения, и тысяча взрывов в минуту вращала вал, на котором находились лопасти, движущие судно на север, в ночь.

Насос втягивал морскую воду, прогонял ее через двигатель, охлаждая его, и направлял к корме, где она выбрасывалась за борт с выхлопными газами двигателя.

Двигатель был нестарым, он проработал меньше семисот часов, когда Гриффины купили эту яхту, и Говард нянчился с ним, как с любимым ребенком. Но обслуживать выхлопную трубу было сложнее. Она выходила из отсека двигателя на корме и пролегала вблизи вала гребного винта, под полом кормовой каюты. Труба была сделана из стали хорошего качества, но за сотни часов работы двигателя через нее прошли тонны соленой воды и едких газов. И когда двигатель не работал, когда судно шло под парусами или стояло в порту, соленые осадки и молекулы коррозийных химикатов оставались в выхлопной трубе и постепенно начали разъедать сталь. Крошечное отверстие могло существовать многие недели. На всем протяжении от Багамских островов дули попутные ветры, и Гриффины пользовались двигателем, только чтобы войти на верфи и в гавань Сент-Джорджа и выйти оттуда. При этом обычное откачивание помпой удаляло избыток воды из трюмов. Но теперь, когда двигатель находился в рабочем режиме, охладительный насос работал непрерывно и судно пробивалось сквозь волны, а не плавно скользило по ним, тем самым усиливая нагрузку на механизмы, — теперь отверстие увеличивалось. Кусочки проржавевшего металла отлетали с краев, и вскоре его размеры достигли диаметра карандаша.

Вода, которая раньше только капала на дно трюмов, теперь полилась с большей силой.

* * *

Элизабет управляла штурвалом, положив на него ноги, а сама откинулась на подушки в кокпите. Слева от нее, на западе, от дневного света осталась только фиолетовая полоска на границе мира. Справа поднимался лунный серп, отбрасывающий золотую ленту, протянувшуюся к Элизабет по поверхности моря.