Туула - [48]

Я пощупал письмо под рубашкой. Всегда ожидаешь подвоха от этого цербера, когда уходишь в одиночку, к тому же вчера накрыли двух серьезных хозяйственников с казенными простынями за пазухой, неважно, что с грязными. Лагерному начальству это очень не по нутру, обоих заперли в «трюме» под капитулом. Я все время говорю «лагерь», а начальники этого слова слышать не могут, сами они говорят «профилакторий» или, на манер пациентов, «элтэпэ». ЛТП, опять-таки по-русски, как и все казенные бумаги в этом заведении. Лечебно-трудовой профилакторий. «Лагерь трудовой повинности», так расшифровал эту аббревиатуру один русский грамотей. Что ж, раз для тебя это лагерь, то и для нас лагерь - ему запретили и свидания с Марусей, и посылки. Причину, естественно, придумали другую, на это они были горазды - дескать, мужик неравнодушен к молодым толстушкам... Так и передали Марусе...

Письмо, разумеется, я пронес благополучно. Опустил его возле тех же Святых ворот, через которые и направился в самую гущу города, просто так, на этот раз безо всякой цели. Я уже более полугода страдал трезвостью, даже лицо разгладилось. Очутившись в городе, не попытался даже промочить глотку, хотя сколько среди нас было таких, кто на воле успевал и напиться, и опохмелиться. Или держал про запас пятерку для цербера - сунет ему под нос, тот и не унюхает ничего, ни водки, ни вина. Но я и не пытался, слишком уж дорожил своим теплым местечком в библиотеке, да и денег у меня никогда не было столько, чтобы хватило откупиться за спокойное возвращение в постель. Я шагал вниз по улице мимо облупленной филармонии, мимо реставрируемой нашими трудолюбивыми парнями гостиницы «Астория», и тут мне взбрело в голову заглянуть во Дворец выставок, занять то же самое место в кафе, где я впервые увидел тебя и... и ничего. Просто посидеть. Выпить кофе. Нигде пока не написано, что гражданам в синей одежде кофе не продают. Правда, я рисковал встретить здесь неприятных знакомых, но в маленьком кафе Дворца было почти пусто, там сидел в гордом одиночестве лишь подвыпивший Романас Букас - злой, взъерошенный, без привычного окружения. Я положил свой ватник на подоконник, принес кофе и черствую баранку. Удобно устроившись на вожделенном месте, стал терпеливо ждать, обернется Букас или нет. Ведь он меня видит, он ведь знает!

— Я все знаю! — пробасил он, и не думая оборачиваться. - Всё! Всё.

И только тогда Букас встал, подошел к кофейному аппарату и вернулся не туда, где сидел, а ко мне - плюхнулся на «твое», Туула, место. Вот ведь как, подумал я. Незаметно меняются действующие лица, выцветают декорации, спектакль быстро идет к концу: трещит по всем швам, захлебывается подлинной и бутафорской кровью, свертываются и кровь, и вино, но уже после кульминации, да только была ли таковая вообще? Ах, Букас! Букас здесь ни при чем! Да и кто он теперь для меня, этот Букас, и без него забот хватает. О, да он не с пустыми руками вернулся, выставил передо мной полную рюмку коньяка, чашку кофе, сходив к стойке еще разок, вернулся с каким-то рулетиком и совсем как когда-то в общежитии приказал:

- Пей!

Кто меня сбил с пути истинного, кто подставил ножку? А никто. Я запрокинул голову и выпил все до дна - активное любопытство на лице Букаса сменилось широкой добродушной улыбкой:

- Браво! Так я и думал. Пьяница хранит верность только самому себе!

А мог бы еще добавить: «В борьбе с самим собой союзников не бывает!» Было бы в десятку. Я тоже улыбнулся, размяк, как подогретая котлета, расстегнул синюю рубаху. Букас же окончательно растрогался, принялся за что-то просить прощения, оправдываться, ругать - правда, беззлобно! - нашу с ним общую женушку, мол, она сама... Эх, Букас, Букас, подумал я, если бы ты только знал, что меня сейчас волнует! Хмелея с каждой минутой все сильнее, я представлял, как ты, Туула, получаешь мое письмо, с выражением безмерного удивления уносишь к себе в мансарду, как запираешься там и жадно читаешь мои сумбурные строчки, тихонько хихикаешь при виде чудесного шаржа, нарисованного художником Педро, иначе говоря, смеешься надо мной, героем шаржа, а потом... суешь все обратно, в конверт, но уже спустя полчаса или раньше снова поднимаешься по деревянной лестнице и потом, еще раз перечитав все заново, тяжело вздыхаешь и пишешь, пишешь, пишешь... Каков твой ответ, Туула? Он исполнен праведного гнева? Суровый?.. Нет, скорее всего, снисходительно-вежливый, сдержанный... что ж, разбираться в нюансах предоставь возможность мне...

- Эй! Что с тобой? - Букас потрепал меня по синему плечу. — Пей кофе! Погоди, принесу еще!

Он не на шутку встревожился, как-никак не вчера родился, знал, что мне грозит, если учуют!.. Вот и отпаивал меня кофе, повторяя один и тот же текст, а сам накачивался то коньяком, то отвратительным литовским джином. Всем нам там место! - сказал он. Всем нам, уличным пахарям, людишкам искусства смердящим... а ты один страдаешь! Букас смотрел на меня расстроенно, а муку мою явно преувеличил и даже попытался одухотворить ее... Я оставил его совершенно одного, а в дверях встретил женщину с волосами как вороново крыло, в кожаных брюках. Я видел, как она присела рядом с маэстро и обняла его за плечи. До пяти часов, когда мне нужно было сидеть у окошка в своей библиотеке и приступать к обмену книг, оставалась еще уйма времени, во всяком случае так мне тогда казалось. Букас дал мне десять рублей, их требовалось тоже хорошенько припрятать, а на кофе у меня и своих денег хватало. Вот и хлестал я его где ни попадя, а ноги тем временем сами несли меня к заветному крытому мостику, возле которого меня и подобрал полгода назад милицейский джип. Меня доставили прямиком в вытрезвитель и в тот раз уже не выпустили... Вот он, мой старый приятель! Я поприветствовал нескольких знакомых ворон и того «мордоволосого» преподавателя графики с его «Schnauzbart». Он удивился при виде моей униформы, но у меня на такой случай было припасено объяснение: мол, устроился в Геологическое управление, сами видите... Он только расхохотался в ответ и зашагал в свой сверкающий стеклами институт, но по дороге, обернувшись, погрозил мне длинным талантливым пальцем. Эта встреча почему-то настроила меня на бодрый лад, и я тут же прикинул: пять рублей могу смело прокутить, а еще пятеркой откуплюсь! Поистине соломоново решение - и я выдул целую бутылку вина прямо на месте, на мостике, а сам при этом все время посматривал на твои подслеповатые окна и размышлял о своем письме-путешественнике...