Туула - [37]

- Глюки? - покосился на меня водитель. - Уже?

- Кулю, семь, - три!!!

Как же звали ту бродяжку? Фамилия, вроде бы, латышская. А имя? Ага! И я снова не удержался от возгласа:

— Роде! Роде! Роде!

Робертас озабоченно посмотрел на меня, но я успокоил его, сказав, что со мной все в порядке. Просто это девушку так зовут. Рододендра. Рододендра Розенблюме. Только пахарю из северной Литвы не подлежащего сомнению латвийского происхождения могло взбрести в голову дать своему нежному дитяте такое имя. Приятели звали ее просто Роде. Она сказала, что изучает режиссуру массовых мероприятий. Сама наша жизнь была для нее сплошное массовое мероприятие: кафе, скверы, парки, пляжи, автострады и тусовки в подворотнях. Она и свою жизнь проводила в массах - на набережных и рынках, в кафе и закусочных. Эта похожая на взъерошенную приморскую пигалицу девушка была на редкость дружелюбна, сговорчива и на редкость общительна, как этого и требовала ее профессия режиссера-массовика. Мне она досталась в подарок, притом неожиданно, как это бывает у бродяг. В тот раз Роде сопровождала в Вильнюс молодого русского поэта, разумеется, гения. Еще по дороге в столицу Роде и Денис - так звали поэта - основательно перебрали, а когда прибыли в Вильнюс, их занесло в полуразрушенный двор алумната²⁰, где они шатались без толку с початой бутылкой «Rosu de dessert» в руках. Я же только что вывалился из соседней пивной «Бочка», и Денис, которого я знал раньше, схватил меня за руку: дескать, постереги эту девушку, я мигом... только не отпускай ее от себя! Ему, видите ли, под пьяную лавочку вздумалось навестить свою бывшую супругу и сына Сальвадора — чуете, разумеется, в честь кого его так назвали? Мы с Роде прождали его, сидя на каменной ограде за замком Гедиминаса, до вечера, и лишь тогда наскребли, сколько у кого было, денег, пошли и купили - чего? Ясное дело, вина! Когда совсем стемнело, я отвел девушку в мастерскую Герберта Штейна — хозяин находился с выставкой в Калуге. А может быть, в Тууле, не помню. Роде к вину даже не притронулась, я уже говорил. Зато с размаху плюхнулась на тахту: сейчас или погодим? И сейчас и, разумеется, потом, буркнул я, только растолкуй мне, голубушка, это что, и есть твои так называемые массовые мероприятия? Мой вопрос ее развеселил - Роде хохотала до слез. Вот такая она была, жительница улицы Кулю варту. Отважная, неунывающая, любознательная, режиссер массовых мероприятий. Рододендра. Может, не прогонит?

Я пил вино, стараясь растянуть удовольствие до конца пути, поскольку не надеялся, что Робертас остановит машину по первому моему требованию. И просто так. Нет, все-таки он был настоящий человек, с той самой первой буквы - привез меня прямехонько на улочку Кулю варту. Мы остановились, и я увидел на доме старинный номер 7. Счастливое число? Стоит ли рассказывать о том, как равнодушно, с нескрываемой неприязнью встретила гостя Роде? Оказывается, на тот момент она была влюблена в главного режиссера и оказалась всерьез занята — варганила из мака какую-то отраву и вообще ждала более достойных гостей, не чета мне. Все же она сварила кофе и, нервно затянувшись сигаретой, подождала, пока я выпью. Если быть честным, она вошла в мое положение, не выгнала на улицу, ни о чем не расспрашивала. Когда после кофе я еще выкурил и сигарету, Роде отвела меня на другую сторону улицы, к своей подруге - блондинке с грустным пухлым личиком. Я и сейчас помню ее имя - Олива. Оливия, представила приятельницу Роде и, велев называть ее Оливой, испарилась, но перед этим успела откровенно подмигнуть нам обоим: не пропадете!

Олива, оказывается, тоже собиралась стать режиссером, только пока не знала, какую пьесу выбрать для постановки - веселую или грустную? И с кого начать - с Чехова или Кафки? Речь ее была медлительной, как сквозь дрему. Она подогрела мне «Бычью кровь» и стала допытываться, не знаком ли я с Някрошюсом. Оказывается, он единственный мог бы ее понять. Возможно. Рассказала о чудесных каникулах на Азовском море. Узнал я и об Альбатросе, приятеле-южанине, который ее там вконец измотал. Она покосилась на меня и пояснила: своей болтовней. Заведя разговор о чайках, всхлипнула: как они умеют умирать! Будто она это видела! Олива дымила «Примой», вставляла сигарету за сигаретой в короткий мундштук и снова курила. Эта дородная девушка была неулыбчивой, но искренней, к тому же ее нельзя было назвать распущенной. Я прожил у нее почти неделю, но только на третью ночь она позвала меня к себе в постель: мы ведь уже подружились, не так ли? Но пыхтела потом вовсе непритворно. Девушка проводила меня на вокзал, там я еще издалека увидел Дениса, который снова торопился навестить Сальвадора. Оли-и-и-ва-а-а! - заметив нас и ничуть не удивившись, крикнул он. Он уговаривал Оливу поехать с ним: люкс, сходим к Беглецу, потом заглянем к Свекле, а? Однако Олива отказалась. Она попросила меня написать ей хотя бы одно письмо — она собирает все полученные послания. Девушка была на полметра выше меня и на центнер тяжелее. Ей было свойственно неизменно философское состояние духа, которое не покидало ее даже во время физической близости. Покидая меня ненадолго, она обычно возвращалась с бутылкой вина и десятком яиц. Мастерица готовить омлеты по-баскски. Каф-ка, каф-ка! — каркала под потолком убогого будуара прирученная Оливой ворона. Интересно, где она сейчас? Ясная была погода, штиль, подумал я, вспомнив Оливу, хотя к морю мы с ней так и не съездили.