Тутанхамон - [15]
ГЛЕБ. Будет. Там. Как помрём.
ТАМАРА. Охота тут жить, а не там. Опять я. Опять сказка «Про белого бычка»: «Идет бычок, качается: «Сейчас я упаду…»
ГЛЕБ. Так что про вчера?
ТАМАРА. Ну, заладил. Да что, что, что, прокурор?! Ну, даже если и правда, так что? (Пауза.) Аська про меня не рассказывала ничего?
ГЛЕБ. Мы с ней про другое говорим. Говорили.
ТАМАРА. Про что?
ГЛЕБ. Да ну. (Молчит.) Я ей наобещал красивую жизнь. Выпью, дак говорить красиво могу. Пообещал, что буду любить её и что у нас дети будут. А я детей не люблю.
ТАМАРА. Не любишь?
ГЛЕБ. Нет. Не люблю. Надо, чтоб на нас прекратилось всё, весь род, всё перестало бы. Чтоб мы, вот эти, кто сейчас живет — состарились бы, прожили, как надо или как не надо, и померли бы. И всё. И пусть будет пусто. Деревья растут пусть, звери пусть. А нас не надо. Не надо продолжаться.
ТАМАРА. Почему?
ГЛЕБ. Думаешь — надо?
ТАМАРА. А как нет-то? (Пауза.) Ну и что с Аськой?
ГЛЕБ. Да так. Врал ей, а утром встал, побежал за бутылкой. Я её охмурял просто, чтоб денег дала. Она потом неделю бегала, плакала, просила назад, приставучая, а я — нет. Стыдно теперь даже.
ТАМАРА. Ну дак женись на ней? Сегодня свадьба у неё должна быть, ну, прикрой её позор, ну?
ГЛЕБ. Зачем? Нет. Уеду. Вещи соберу и уйду сейчас.
ТАМАРА. Зачем?
ГЛЕБ. Не могу тут. Пить начинаю, или хочу нож взять и порезать всех. Не могу. Шум какой-то в голове постоянно. Не хочу, чтоб люди жили на свете. Понимаешь?
ТАМАРА. Шум? И что это за шум такой? Ну, объясни дуракам, а?
ГЛЕБ. Дьявол. Спрашивает еще.
ТАМАРА(помолчала). Да нету дьявола. И Бога нету, Глебушка. Детей надо растить — вот Бог тебе, вот главное. Детей. Это ж так понятно, нет? (Пауза.) Ну, тогда давай, я с тобой? А что? Нормально. Давай, поженимся? Свадьба назначена, всё заказано, водка есть, давай, мы с тобой, а? А чего? Поженимся и все.
ГЛЕБ. Зачем?
ТАМАРА. Так надо, миленький, так Богом придумано, ну?
ГЛЕБ. Его же нету, сказала?
ТАМАРА. Ну, кем-то там придумано так! А я рожу тебе, я смогу ещё, а чего, а?
Глеб встал у окна, смотрит на улицу, молчит, потом — тихо:
ГЛЕБ. Заткнись, дура. Не надо детей. Ты — дура, как все. Ты не понимаешь…
ТАМАРА(кричит). Это ты, дурак, с ума сошёл! Ты больной, блин-косой, человеконенавистник! И ты, гад, ходишь, молишься, да? За что? За погибель всем? И тебя там громом, молнией, током каким не стукнет в церкви, а?!
ГЛЕБ. Дура какая. Ну давай, раздевайся, снимай всё, парик тоже, я сейчас тебе сделаю, меня хватит на вас на всех, давай, ну? У, дура, бредит мне тут… Порадуешься ты с ним, с маленьким, поносишься, будешь думать — уй, он-то вот не такой, как я будет, он лучше будет… И чем кончится — знаешь? Знаешь. Детей ей. Каких? Куда? Для тюрьмы уродов? Посмотри, ну? Они все, и твои, и мои — мамки, папки, бились, копались, копошились, ковырялись, ехали, делали — и померли, ради детей, ради детей, ради детей, ради тебя и меня — и что?!
Схватил Тамару, поставил у зеркала, сам стоит сзади, держит ее крепко за плечи, руки дрожат.
Ну, смотри на себя — дуру, куклу накрашенную, в парике, в люрексе и на меня — водкой умученного, крыша едет, руки на себя наложить хочу, посмотри?! Смотри! Сколько еще рядом поставить, чтобы в зеркало так смотрелись? Всю «Кубу»? Для этого барахла они жили и бились? Для тебя, идиотки, и для меня, тряпки половой и гниды, так?
ТАМАРА(плачет). Неправда… Всё равно детей надо. Всё равно детей надо. Всё равно детей надо…
ГЛЕБ. Ты зверёк американский, дура.
ТАМАРА(кричит). Дура, да! Мне детей, надо, да! Ну, что? Ишь, глаза горят, дьяволюка! Видно, правда, убивал ты там, в Афгане! Ну, убей и меня, ну? Слов говоришь много, потому как сделать ничего не можешь, вот так-то! Пропил своё хозяйство, так? Так! Не можешь! Не можешь! Не можешь! Ты только языком лялякать можешь! Ну?!
Глеб схватил Тамару, повалил на диван. Лежат, не двигаются. Тамара смеётся. Глеб плачет.
Ну, всё? Продолженья не будет? Ну, что, герой? Не выходит у тебя, Данила-мастер, «Каменный Цветок»? То-то? Не встаёт? Не получается? Эх, ты, кусок сороконожки… Пропил всё, пропил?
ГЛЕБ. Иди отсюда.
ТАМАРА. Да уйду. На что ты нужен. Шуруй в свой монастырь. Иди. Спрячься от всего от нашего, иди. Только не выйдет ничего. (Встала, нашла сумку, закурила.) Снегопад, снегопад! Будь проклята вся твоя дорога, залита пусть будет кровью, проклятый! Если женщина просит! Иди! (Слёзы вытирает). Ведь я тебя полюбила, не увидел? Бог тебе твой не подсказал этого? Как тебя увидела я, ты это не понял? Не видишь, что я люблю тебя?! Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…
ГЛЕБ. Хватит, хватит! У меня голова болит, у меня голова болит, у меня голова болит!
ТАМАРА. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя! Иди, идиот. Иди. (Надевает сапоги, слёзы вытирает.) Ничего, выживу. Мне «Куба» поможет. Я нашу «Кубу» люблю. И когда мне совсем плохо станет, я сюда приеду, похожу тут, погуляю! Тут пахнет грибами, пригородной электричкой, рассадой, корзинами, ягодами, дачниками. Я сюда приеду, на людей на этих посмотрю и снова буду жить! Ты их ненавидь, а я их любить буду. Потому что они хорошие, суки эти! Я похожу, посмотрю на них, как они бьются и снова скажу себе — хочу жить, жить, жить, жить, хочу жить, хочу жить, жить! И размножаться, да! И буду жить, дальше жить, они мне помогут жить, я с ними буду жить, жить буду дальше на моей «Кубе»! Буду жить! Потому что — «Песня летит над планетой, звеня! Куба, любовь моя!!!!»
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Перед Вами – пьеса «Букет» известного екатеринбургского драматурга Николая Коляды, написанная им в 1990 году. В старом домике живут 70-летняя старуха; ее сын, инвалид Миня, составляющий букеты из репейника с бурьяном, зачитывающийся умными книжками и извлекающий из них полезные для жизни морали; а также их квартиранты – неудавшаяся актриса и почти состоявшаяся шлюха; студент, приехавший из села; стареющая работница макаронной фабрики; и невнятный, но явно криминальный молодчик, рассчитывающий домик купить и воображающий себя новым Лопахиным...
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Пьеса в одном действии из цикла «Кренделя». Написана в августе 2002 г.Когда-то Она работала секретаршей. Начались новые времена и вместо Неё взяли работать длинноногую девицу, а Её отправили на пенсию. Теперь Она перепечатывает какие-то тексты, чтобы выжить, не умереть с голоду. Но о прошлых временах не забывает, да и как такое забыть.Пьеса-монолог для актрисы в «бальзаковском» возрасте. Есть в ней, правда, ещё и Мальчишка, качающийся на железных воротах. С ним, с воронёнком, прилетевшим на её могилу, Она разговаривает, а ещё со всеми теми, кого хотела бы видеть, но никто не приходит к ней, забытой, в гости…