Тустеп вдовца - [6]

Баррера с легким отвращением посмотрел на меня и следом наградил точно таким же взглядом Джема. Малыш улыбнулся и спросил, не хочет ли дяденька посмотреть фокус. Видимо, тот не хотел, потому что снова взглянул на меня и заявил:

— Я разговариваю с Эрейни.

— Ну, тогда пока, еще увидимся.

— Возможно.

Баррера сказал это так, будто соглашался, что больную лошадь необходимо пристрелить. Не говоря больше ни слова, он прошел мимо меня, сел в свой желто-горчичный «БМВ» и укатил.

Я стоял и смотрел на перекресток 410-й и Бланко, пока Джем не потянул меня за рукав и не напомнил, где мы находимся. Мы вошли в ресторан.

До того момента, когда здесь соберется толпа служащих на ленч, оставалось еще два часа, но Маноли уже стоял за столом на кухне и срезал узкие полоски с громадной колонны из мяса ягненка. У меня сложилось впечатление, что всякий раз, когда я сюда захожу, мясная колонна становится все более тощей, а Маноли толстеет.

Внутри ресторана невероятно вкусно пахло поджаренным на гриле луком и свежими пирогами со шпинатом и фетой. Совсем непросто создать средиземноморский уголок в торговом центре, но Маноли сделал все, что мог, — побелил стены, повесил парочку туристических плакатов прямо из Афин и греческие музыкальные инструменты, а на столах стояли бутылочки с оливковым маслом. Впрочем, сюда приходили вовсе не ради интерьера.

Эрейни сидела на табурете у стойки бара и разговаривала с Маноли на греческом. Она была в туфлях на высоких каблуках и платье-футболке, черном, разумеется. Когда я вошел, она посмотрела в мою сторону, подняла худую руку и влепила воздуху пощечину, словно это было мое лицо.

— Ага, явился, — сказала она с отвращением, но ни к кому определенному не обращаясь.

Маноли ткнул в мою сторону тесаком и улыбнулся.

Джем подбежал к мамочке и обнял ее ногу. Эрейни умудрилась взъерошить ему волосы и сказать, что он хороший мальчик, не изменив смертоносного выражения лица, направленного в мою сторону.

Единственное, что есть у Эрейни большого, это глаза. Они огромные, с темной радужной оболочкой, почти как у какого-нибудь жука, но такие глубокие, что совсем не кажутся смешными. Все остальное в ней маленькое и жесткое — черные волосы, худое тело под легким платьем, руки, даже рот, когда она хмурится. Как будто ее собрали из кусочков вешалок для одежды.

Эрейни соскользнула с табурета, подошла ко мне и еще сильнее нахмурилась. С каблуками ее рост составляет пять футов, но я еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сказал про нее, что она коротышка. Все, что угодно, только не это.

— Ты получила мое сообщение по телефону? — спросил я.

— Получила.

— Чего хотел Баррера?

— Давай сядем за столик, — сказала она мне.

Мы уселись за столик, Маноли посадил Джема на барную стойку и заговорил с ним по-гречески. По моим сведениям, Джем не знал греческого, но, похоже, сей факт не волновал ни того, ни другого.

— Ладно, давай детали, — велела мне Эрейни.

Я рассказал ей, как провел утро. Примерно где-то на середине доклада она принялась отрицательно качать головой и не останавливалась, пока я не закончил.

— Не верю, — заявила она. — Интересно, как тебе удалось уговорить меня дать тебе это дело?

— Сработало мое мужское обаяние.

Эрейни сердито посмотрела на меня.

— Ты симпатичный парень, милый, но не настолько.

Она улыбнулась и посмотрела в окно на свой офис, но никто не ломился в дверь «Агентства Эрейни Манос» и перед ним не выстроилась очередь страждущих получить помощь от детектива греческого происхождения.

— Что делал здесь Баррера? — повторил я свой вопрос.

Эрейни снова врезала воздуху пощечину.

— Не обращай внимания на этого придурка, милый. Ему просто нравится за мной присматривать и проверять, не отнимаю ли я у него клиентов.

Она этим гордилась, и я кивнул, будто поверил, что именно так все и обстоит. Можно подумать, Баррере нужны дела о разводах и проверки служащих, чтобы оставаться на плаву. Как будто ему мало контрактов на охрану половины компаний в городе.

Я в миллионный раз посмотрел на Эрейни и попытался представить ее в те времена, когда конкуренция действительно существовала — тогда ее муж Фред Барроу был жив и возглавлял агентство, Эрейни звалась на английский манер Ирэн и выполняла роль помощницы мужа, довольно известного частного детектива. Но все это происходило до того, как она выстрелила Барроу в грудь, после чего он стал в некотором смысле мертвым.

Судья объявил, что это была самооборона. Ирэн сказала: «Прими, Боже, его душу», обналичила акции мужа и уехала на родину, откуда вернулась через год уже под именем Эрейни (отлично рифмуется с Трансильванией) Манос, являя собой очень греческую мать усыновленного ею боснийца и мусульманина, которого назвала в честь героя какого-то романа. Она снова открыла агентство, принадлежавшее раньше ее мужу, и стала расследовать дела так, будто это написано ей на роду. Однако ее бизнес постепенно и неуклонно катился под гору.

Два года назад, когда я вернулся в город и подумывал о получении лицензии частного детектива, один из приятелей моего отца, служивших в департаменте полиции, который не знал, что Барроу умер, посоветовал мне обратиться к нему, сказав, что тот занимает в своем деле второе место и у него есть чему поучиться. Первым был Сэм Баррера.