Турнир - [94]

Узумаки молчит долго, так, что мы успеваем стянуться в пружину, готовую разжаться при любой возможности. Но мы оба слишком рады встрече, чтобы это допустить.

– Рядом с тобой я слаб. Я никому не смогу помочь.

Стоит нам на мгновение вспомнить, что это такое – растворяться в чужом дыхании, раздается первый выстрел. Я не успеваю сориентироваться, и Узумаки прижимает меня к стене. В зале звенят крики и посуда, паника вспыхивает, будто спичка в жарком костище.

– Они пришли сюда за тобой, – шепчет он, бережно заводя мои волосы за ухо. Касается щеки осторожно, поверхностно. Не увлечься бы, да? Мне это знакомо.

– А ты?

– Спасти.

– Там Итачи!

– Успокойся. Его уже вывели.

Сопротивление не помогает – хватка Наруто стальная, а решимость непоколебимая. И только теперь я, наконец, понимаю, зачем всё это было нужно.

Все дело в жизни. Пока мы живы, связь не разорвать. Пока мы живы, существуют и наши стены, наши двери, наши клетки.

Чувства.

Как бы я хотел его ненавидеть… ненавидеть так, чтобы сейчас выдрать руку и ударить со всей силы, со всего размаха. Так, чтобы брызнуло на стену, и в его глазах угас огонь чудовищной силы, который снова и снова выжигает мои внутренности, когда мы оказываемся поблизости.

Вытолкнув меня из двери черного входа, Наруто вдруг замирает – на лице удивление и непонимание.

Стреляют в спину. Я рывком подставляю руки, но в этом нет необходимости. Узумаки твердо стоит на ногах. Прежде чем скривиться от боли, он успевает вытащить из крепления под рукавом пушку и выстрелить в преследователя из-под локтя.

Молниеносно.

Вот оно что.

Я еще никогда не видел его таким. Для этого у меня нет названия. А как назвать того, кто жертвует всем, ради тех, кто даже не поймет, что произошло?

– Порядок. Бронежилет, – переводя дыхание, коротко сипит он.

Долгое, тягучее мгновение мы буравим друг друга взглядами. И я даже рад, что хоть это не изменилось – и мне, и ему всё так же хочется сорваться с цепи.

– Видимо, тебе не в первой получать пулю в спину.

Наруто нелепо хмыкает. Тут некто широкой ладонью смахивает с него слой человечности. Теплый небесный свет глаз фиксирует ледяная корка. Машина с визгом тормозит в шаге от нас и выпускает Хидана на волю.

– Внутри кто-то есть? – сухо интересуется он.

– Да. Проверь второй этаж, – командным, не терпящим пререканий тоном чеканит Узумаки. И мне открывается новая грань его личности.

Чудовищно страшная грань…

– Подберете меня у главного входа, – кидает он в спину своему подчиненному. Иначе не назвать.

Может быть, теперь получится возненавидеть?

Наруто поворачивается ко мне, и полумертвая надежда обрести почву под ногами рассыпается наивными блёсточками.

– Мне пора.

Моя машина подъезжает справа. Итачи, сжимая руль до побелевших костяшек, не смотрит в глаза – значит, уже в курсе событий.

– Хочешь сказать, что теперь ты просто свалишь?

Он касается моих волос. Это прикосновение, медленно, но верно лишает рассудка. Красный ком из прошлого нависает над головой, обещая сладкие объятия бессонницы, новый приступ и бесконечную пустоту.

– Я не просто свалю. Я свалю счастливым. Чертовски здорово увидеться с тобой.

Наруто кидает мне слабую улыбку. И уходит. Обратно, в пекло. Он и так потратил на возню со мной непозволительно много времени.

– Мы уезжаем. Навсегда. Я и Итачи.

Печаль в его взгляде, брошенном через плечо, болезненно-осознанная, взвешенная. Невыносимая.

– Значит, потом я буду тебя искать.

– Это вряд ли.

– Не указывай мне, Учиха. Ты единственный враг, ради которого я готов свернуть горы.

Когда он исчезает за дверью, мне уже почти всё равно.

Слепые зимние тени пятнами рассекают присыпанную снегом дорогу. Итачи молчит, но едет в два раза медленнее обычного.

Я достаю карты, взятые скорее по привычке, нежели ради фокусов. Моментально пересчитав колоду, до боли закусываю губу.

Тридцать пять.

– Ну, вот. Ничего хорошего из этого не вышло. Ты рад, что мы выбрались из штаба? Это ты хотел увидеть? Меня – таким?

– Перестань, Саске. У тебя хреново получается дерзить, когда ты счастлив.

– Я – счастлив?

Итачи поворачивается в мою сторону. И вдруг приподнимает уголки губ, увидев колоду в руках.

– Ты бы на себя в зеркало посмотрел, прежде чем ныть.

Я откидываюсь на сидение.

Тридцать пять. Он забрал ее.

Забрал червонного короля.

Нет, Итачи, зеркало мне не нужно.

Я имел честь узреть себя в глазах самой тупоголовой смерти на свете.

Чего еще я могу желать…

***

«Эй, я на камерах видел, как какой-то блондинчик влез в твоё старое гнездо. Подумал, что тебе будет интересно. Симпатичные нынче воры пошли».

Суйгецу.

Странно, что именно Суйгецу – тот, кто должен был сообщить об этом.

Машина глохнет на повороте к жилой зоне, и я, проклиная всё на свете, выскакиваю из салона, едва не зажав дверью пальто.

Через квартал ноги начинают гудеть. Я дышу, как учил Итачи, пытаясь занять меня беговой дорожкой в тренажерке, но надышаться не получается. Легкие горят, грудная клетка трещит от саднящей внутренней боли. Я падаю практически у самого входа – разбиваю колени и руки в кровавые ссадины.

Но не задерживаюсь.

Только бы…

Дверь оглушительно хлопает. Ставшие незнакомыми запахи щекочут нос. Я не был здесь целый год.