Турмс Бессмертный - [45]

Их отцы и деды хоронили побежденных врагов в поле; потомки же оказались настроены благодушно.

— Мы живем в просвещенный век, — говорили они, — и нам не приходится больше воевать, защищая свой край. Если кто-то нападет на нас, Карфаген сочтет это поводом к войне, а кто же захочет ссориться с Карфагеном?

После жертвоприношения Дориэй с любопытством огляделся по сторонам и спросил:

— Если они ставят плиты на могилах чужих героев, то тут должно быть и надгробие моего отца, спартанца Дориэя. И гробнице его пристало быть богаче других. Ведь мой отец был из рода Геракла и прибыл сюда, чтобы вступить во владение этой страной как его наследник.

К счастью, жители Сегесты не поняли его дорийского наречия. Я спросил их, есть ли здесь надгробие спартанца Дориэя, но они только покачали головами, а потом сказали:

— Как-то раз мы, было дело, одолели в сражении отряд спартанцев, но из их имен нам запомнилось лишь одно: Филипп из Кротона. Это был многократный победитель игр в Олимпии и красивейший из людей его времени. Даже мертвый он был так прекрасен, что мы поставили ему памятник и раз в четыре года устраиваем соревнования в его честь.

Дориэй на миг словно онемел, а потом закричал с таким гневом, что у него побагровело лицо и лопнул наплечник:

— Гнусная ложь! Это мой отец, Дориэй, завоевывал лавровые венки в Олимпии, это он был красивейшим из людей его времени! Как мог какой-то там кротонец превзойти его? Видно, из зависти к моему отцу чужие боги из Сегесты околдовали людей, и те похоронили его под другим именем, дабы он не смог войти в сонм бессмертных.

Жителей Сегесты повергла в трепет ярость Дориэя, и нам с Миконом стоило больших усилий успокоить его. Остыв, он сказал:

— Теперь я понимаю, почему дух моего отца не давал мне покоя и почему овечьи кости всякий раз показывали мне путь на запад. Эти горы, долины, поля — наследие Геракла, а значит, это земля моего отца и моя. Но я уже не хочу никакой земли. Отныне главная моя цель — вернуть покой духу моего отца. Я должен исправить эту роковую ошибку.

Я испугался, что Дориэй начнет добиваться правды в Сегесте и задержит всех нас. Поэтому я заметил:

— Чем меньше ты будешь говорить в этом городе о своем отце и наследии Геракла, тем лучше для нас. Не забывай, что мы собирались ехать в Эрикс, а не искать неведомую могилу на полях Сегесты.

Танаквиль же сказала:

У тебя царские замыслы, Дориэй. Но позволь мне дать тебе совет. Я пережила трех мужей, и у меня в таких делах есть опыт. В Эриксе ты получишь ответ на все вопросы, которые не дают тебе покоя, обещаю тебе это.

Микон тоже предостерег его:

— Больше, чем гнева жителей Сегесты, бойся себя самого, Дориэй. Если ты и дальше станешь так же легко впадать в бешенство, то не доживешь до старости: однажды, прежде чем ты придешь в себя, у тебя лопнут жилы. А может быть, твое ранение в голову от удара веслом во время сражения у Лады оказалось опаснее, чем мы думали? У твоего предка Геракла тоже случались приступы ярости после того, как он стукнулся головой…

Дориэй рассердился и сказал, что это был не удар веслом, а достойный воина удар мечом, и что его вовсе не ранили в голову, а просто смяли шлем. Тут было о чем поспорить, но по крайней мере теперь он говорил разумно и перестал угрожать жителям Сегесты.

Сегеста со своими храмами, дворцами и банями была культурным и красивым городом, а нравы здесь были даже более греческие, чем в Гимере. Местные жители вели свое происхождение от троянцев, считая, что их праматерь Сегеста явилась из Трои и здесь ее взял в жены речной бог с песьим обличьем по имени Кримисс.

Нас гостеприимно встретили в доме сыновей Танаквиль от прежнего брака. Это был богатый дом, который окружали многочисленные хозяйственные постройки, сараи и амбары для зерна. Нам оказали всяческие почести, но Танаквиль запретила сыновьям показываться ей на глаза, пока они не сбреют бороды. Прихоть ее едва ли пришлась им по душе: ведь оба были уже в годах, а гладко выбритый подбородок только подчеркивал бы их возраст. Но из уважения к матери они послушались ее и даже отослали из дома своих взрослых детей, чтобы их присутствие не напоминало Танаквиль, что она далеко не молода.

Мы могли совершенно свободно осматривать город и его достопримечательности. В храме речного бога Кримисса мы видели священного пса, которому, следуя древнему обряду, каждый год отдавали в жены самую красивую девушку в городе. Но Дориэю, который возмущался — к счастью, не вслух — варварскими обычаями горожан — больше полюбились прогулки вдоль городских стен, где для развлечения знати устраивались кулачные бои и состязания по борьбе.

В день нашего отъезда Дориэй проснулся опечаленный и, качая головой, посетовал:

— Каждую ночь я ждал, что во сне мне явится дух моего отца, но мне ничего не снилось. От этого я сам не свой и не знаю, что мне и думать.

По прибытии в Сегесту нам одолжили чистую одежду, а ту, в которой мы путешествовали, отдали выстирать слугам. Теперь же, собираясь в дорогу, мы недосчитались теплой шерстяной хламиды Дориэя. Мы перерыли весь дом и наконец обнаружили ее висящей на чердаке: она была толще остальной одежды и дольше сохла, вот слуги о ней и забыли.