Туркменская трагедия - [9]

Все же его иногда обуревали сомнения. А вдруг волна либерализации схлынет, пойдет на убыль, победят противники Горбачева, и тогда прощай секретарство, членство в Политбюро. Лучше уж переждать и держать нос по ветру: вертись, как флюгер, во все стороны. Боялся продешевить и в другом случае: а если победят демократы? Их он в душе не переносил. Консерваторы были ему ближе по духу: все привычное, проторенное, ничего нового придумывать не надо и голову всякой всячиной забивать. Будь на то его воля, он ничего менять не стал бы: чем плох этот режим, давший ему неограниченную власть. В том он убедился еще раз во время январских выборов 1990 года. На последней сессии Верховного Совета ТССР в декабре предыдущего года он откровенно признался, что для него демократия — это лишь игра, и еще не названный даже кандидатом в депутаты, заявил, что непременно будет “избран” депутатом, а затем и председателем Верховного Совета республики.

И стал. Поэтому его вполне устраивала и эта система. А дай волю демократам, расплоди другие партии, устрой говорильню, кто знает, возвысился бы на такую высоту?

Однако рассудил: овчинка выделки стоит. И он сам взвалил на себя тяжелую ношу — опеку над оппозицией. Но радел по-своему, по-ниязовски, рассудив, что быка следует бить по рогам — все тело затрепещет. Для острастки решил начать борьбу с организаторами демократического движения, чтобы остальным неповадно было.

Выступая перед учеными в конференц-зале Академии наук, Ниязов публично пригрозил поэту Ширали Нурмурадову, что упрячет его за решетку, если тот не перестанет писать острую антиниязовскую сатиру, которая на видеопленке и в магнитофонной записи разошлась по всей республике, и народ, где тайком, а то и в открытую слушал поэтические изобличения авторитарного режима, двуличной политики республиканского руководства. Удивительно, что никто из присутствующих не возвысил голос в защиту поэта, не осудил диктаторские замашки Ниязова. И молчаливое одобрение научной интеллигенции подвигло Ниязова впервые за все годы своего правления сдержать слово: в сентябре 1990 года Ш. Нурмурадова арестовали по состряпанному “уголовному” делу, осудили сроком на семь лет тюремного заключения.

Спустя полтора года поэт, к счастью, вышел на свободу — шитое белыми нитками “уголовное” дело, как и следовало ожидать, рассыпалось — но домой не вернулся. Ш. Нурмурадова, освобожденного с помощью международных правозащитных организаций, было бы уготовано на родине самое худшее, не эмигрируй он вовремя в Швецию. Вполне вероятно, что поэта здесь ожидала горестная участь загадочно погибших соратников по “Агзыбирлику”, тех, кому неприкрыто угрожали в кабинетах ЦК Компартии Туркменистана. С четвертого этажа без свидетелей выбросили талантливого писателя Акмурата Широва, резко критиковавшего политику местных властей. В тот трагический момент рядом с беспомощным человеком почему-то оказался гнусный тип, постаравшийся затянуть время с вызовом “скорой помощи”, пока жертва не издала последний вздох в страшных муках. Следом какая-то неизвестная автомашина убивает насмерть блестящего поэта Бапба Геокленова, “дерзкого вольнодумца” и “смутьяна”, посягнувшего в своих едких стихах на “авторитет” Ниязова.

ЗАПАСНЫЙ АЭРОДРОМ ПРЕЗИДЕНТА

Солнце ладонью не заслонишь. Передовые представители творческой интеллигенции, охваченные идеями перестройки, поверившие в провозглашенные лозунги о демократии, не могли смириться с тем, что руководство республики, голосуя на словах за последовательную линию демократизации общества, на самом же деле, стремясь нажить политические дивиденды, манипулировало общественным мнением. В этом отношении весьма показательным был очередной и последний, в буквальном смысле этого слова, съезд писателей Туркменистана, состоявшийся в феврале 1991 года.

Гораздо позже Ниязов в ряде своих выступлений утверждал, что с 1986 года, то есть, когда он уже больше года возглавлял республику, ее правоохранительные органы будто проводили целенаправленную политику стравливания родов и племен, чтобы тем самым защитить проживавшее в Туркменистане русскоязычное население. “Первые уличные беспорядки случились именно у нас, — говорил он на встрече с представителями творческой интеллигенции 14 февраля 1997 г., вспоминая процесс развала СССР. — Инициаторы этих бесчинств, собрав 400-500 юнцов, одели их в спортивные костюмы “Монтана” и пустили по улицам. Заставили бежать до Текинского базара и забрасывать машины камнями. В то время я был первым секретарем ЦК, дал указание никого не трогать. Эти юнцы разбрелись уже на подходе к Текинскому базару. 20 из них были задержаны, остальные разбежались. Кто же стоял за этим происшествием? Тогдашний министр внутренних дел Гринин. Он и ему подобные делали все, чтобы посеять среди туркменского народа раздор и смуту, им была выгодна дестабилизация” (“НТ”,18.03.97).

А в другом своем выступлении перед религиозными деятелями 18 апреля 1994 г. президент уверял, что тогдашний председатель КГБ республики П.М. Архипов, рассуждая о пользе раздоров и конфликтов, будто заявил: “Это даже неплохо... Если между туркменами возникнет родоплеменной спор, до других национальностей у них руки не дойдут” (“ТИ”,25.04.94).