Турист - [40]

Потом нахлынули образы — те, которые окружали меня в последние дни моего сознательного существования. Я вспомнил «Потерянный рай», избитого цветного парня, выстрел, Амели, сетевую плату у себя в руке и встревоженное лицо Киры. А потом — улица, неожиданная свобода, и дикий визг тормозов над ухом. Да, это было последним, что я помнил.

В голове царила поразительная, почти неземная легкость, тело, казалось, парило над кроватью, и в мозгу не было ни одной мысли. Какое-то время, нежась под теплым одеялом, я наслаждался этим блаженным покоем, испытывая горячую благодарность за то, что мне позволено хоть на какое-то время забыть о кошмаре последних дней. А потом понял, что не знаю, где нахожусь. Вздохнув, я повернул голову, осматриваясь. Комната была небольшой, но обставленной настолько уютно, что на секунду мне показалось, что я дома. Кроме моей постели, в ней находилось два шкафа, тумбочка и книжная полка, на которой находилась целая коллекция фарфоровых игрушек. Окон в комнате не было, все стены декорированы стеклянными подвесками, искусственными растениями и деревянными изделиями. В углу висело распятие, освещаемое светом розового абажура, и я машинально нащупал собственный нательный крестик. Он оказался на месте, и я успокоился.

Комнатка была милой, но совершенно не отвечала на вопрос, где же я всё-таки нахожусь. Откинув одеяло, я встал — точнее, честно попытался. Стены тотчас угрожающе поползли на меня, и я без звука сел обратно на кровать. Через некоторое время я повторил попытку. Натянув лежащие на тумбочке штаны, я медленно поднялся, и, придерживаясь за покачивающиеся стены, медленно подошел к двери, открыл её и выглянул в коридор.

Коридор оказался коротким и узким, и моя комната находилась в самом его хвосте. Так же не отпуская спасительную стену, я двинулся вперед. Следующая дверь в смежную комнату была слегка приоткрыта, и я смог рассмотреть двуспальную кровать, тяжелые бордовые занавески, из-за которых комната казалась погруженной в красноватый полумрак, и крошечную тумбочку с женскими украшениями в углу. Напротив этой двери была другая дверь, ведущая на улицу — тяжелая, обитая металлом. Я двинулся дальше по коридору, наткнувшись на дверь в ванную, и рядом с ней — полупрозрачную дверь, из которой лился свет, и доносились потрясающие ароматные запахи. Я открыл её.

Повернувшаяся от плиты женщина показалась мне незнакомой. Она негромко вскрикнула что-то на испанском, одновременно вытирая руки о фартук, и задала мне какой-то вопрос. Я растерянно посмотрел на неё, она — внимательно и испытывающее — на меня. Она была средних лет, достаточно высокой, и стройной, несмотря на очевидную беременность. Тяжелые темно-каштановые волосы были заплетены в косу и собраны в пучок, чтобы не мешать готовке.

— Меркадо, — сказала она на английском с сильным акцентом, и я ещё больше растерялся. — Консуэлла Меркадо. — Видя непонимание в моих глазах, женщина пояснила, — Маркус Меркадо, мой муж. Привез тебя сюда.

Этот всё поясняющий ответ привел меня в полное недоумение. Маркус? Почему Маркус? И что случилось после того, как я потерял сознание? Как я попал сюда?

— Ты лежал пять дней, — Консуэлла повернулась к столу, принимаясь разделывать мясо. — Сильная лихорадка. Думали, умрешь. Ты был очень плохой.

Её рубленые, короткие фразы напомнили мне манеру общения бородатого капитана баскетбольной команды, и я внезапно расслабился.

— Спасибо, — сказал я.

Жена Маркуса повернулась ко мне, откладывая нож в сторону, и приложила ладонь к моему лбу.

— Ещё больной, — сказала она. — Прими душ, пока можешь. К вечеру снова станет хуже. После душа иди сюда, тебе надо успеть поесть.

Я сделал шаг в направлении коридора, затем остановился.

— Когда придет Марк?

— Через два часа.

Больше вопросов я не задавал. Все бурлящие во мне эмоции я решил спрятать до тех пор, пока в доме не появится хозяин. Консуэлла сказала, я болел, но я абсолютно не помнил этого. Я вообще мало что помнил.

Я привел себя в порядок, затем одел свежую рубашку, поданную мне Консуэллой, и вернулся в кухню почти здоровым. Я не хотел ни думать, ни вспоминать прошедшие несколько дней, и наслаждался этим неведением, сидя за столом с молчаливой кубинкой. Я выпил чай и тарелку темного супа, похожего на наш борщ, и, терзаемый звериным голодом, мог бы съесть ещё, когда в коридоре раздался скрежет двери.

— Марк, — коротко бросила кубинка, и это было первым словом, которое я от неё дождался за эти полчаса.

Консуэлла вышла встречать мужа, и какое-то время я находился на кухне один. Из коридора доносились приглушенные голоса, но чета Меркадо могла и не понижать привычного тона — я всё равно не понимал по-испански. Потом раздались шаги, и, распахнув дверь, в кухню вошел хозяин дома.

Я совсем забыл, каким огромным был бородатый кубинец. И если на улице это не так бросалось в глаза, то здесь, в малометражной квартирке с невысокими потолками, это стало очевидным. Казалось, Маркусу тесно на собственной кухне.

— Спасибо, — первым поздоровался я, поднимаясь и протягивая руку.

Марк молча пожал протянутую ладонь и полез в холодильник. Он успел сделать только несколько глотков из вытащенной оттуда бутылки газировки, когда гневный оклик жены остановил его. Консуэлла что-то сказала ему, и Маркус так же молча поставил бутылку назад.