Туринская плащаница - [23]

За долгую историю мандилиона эта реликвия выполняла на Ближнем Востоке функцию, резко отличную от функций её европейских аналогов. В Европе такие святыни были предметами официального почитания, служившими для Церкви источником постоянного обогащения. На Ближнем Востоке они были как бы отражением политического статуса и могущества их обладателя и часто наделялись потенциями талисманов, выступая в качестве покровителей городов, где они находились, оберегая их от вторжения иноземцев и природных катастроф. Каждый сколько-нибудь крупный город имел такие святыни-обереги, именовавшиеся палладиумами. В Эдессе таким палладиумом служил мандилион – достойная честь для первого города на землях Византии, принявшего евангельскую проповедь.

Эту реликвию впервые упоминает в 590-е годы церковный историк Евагрий, повествуя о её чудотворном могуществе, проявившемся при отражении нападения персидского войска пятьдесят лет тому назад. Но доказательством служат лишь легенды, связывающие эту ткань с именем царя Эдессы Абгара V (в русской традиции – Авгаря), современника Иисуса Христа.

Согласно этим легендам, Авгарь написал Иисусу письмо с просьбой прийти в Эдессу, чтобы исцелить царя от тяжёлой болезни. В ответ Иисус прислал царю письмо, служившее самой великой святыней Эдессы до появления мандилиона. Вскоре после Распятия апостол Фаддей отправился в Эдессу и исцелил царя, обратив его в христианство.

Однако после того, как в конце VI в. появился мандилион, легенды были слегка переиначены, чтобы связать реликвию с именем царя Авгаря. Существуют два варианта легенды: согласно одному из них, Иисус Сам благословил изображению появиться на полотенце (убрусе), которым Он обтёр своё лицо, а затем послал это изображение вместе с письмом царю Авгарю. Вторая легенда гласит, что Образ Христа появился во время Его моления в Гефсиманском саду на полотне, которым Господь утёр кровавый пот. Этот образ был доставлен апостолом Фаддеем в Эдессу. И в том, и в другом случае эта чудодейственная ткань исцелила Авгаря и способствовала его обращению в христианство. Однако потомки Авгаря вернулись к язычеству, и поэтому мандилион до поры был спрятан в тайном месте – замурован в нише в стене над городскими воротами. Там он оставался в течение 500 лет, пока вновь не был обретён и спас город от врагов.

От этой истории можно было бы отмахнуться как от явной басни, которая была сложена задним числом, после обретения реликвии, чтобы придать ей священный и чудесный статус. Если здесь и можно усмотреть черты сходства с судьбой Туринской Плащаницы, нетрудно доказать – как это и делает Вильсон, – что в этих легендах отражена память о неких реальных событиях, связанных с тканью с напечатлённым на ней образом, которая была привезена в Эдессу вскоре после смерти Иисуса.

Хотя на этой реликвии изображён только лик, а не всё тело Господа, по утверждению Вильсона, перед тем, как спрятать святыню, её сложили таким образом, чтобы был виден только лик. Известно, что, если Туринскую Плащаницу сложить пополам четыре раза, Лик окажется в самой верхней её части, а тела попросту не будет видно. Если Плащаница, сложенная таким образом, была закреплена на доске и закрыта красиво исполненным металлическим окладом – а историкам известны свидетельства, что мандилион хранился именно так, – ткань вполне могла пережить многие века, а её владельцы даже не подозревали о том, что это – сложенная в несколько раз Плащаница.

Свидетельства в пользу этой гипотезы можно найти в одном из самых ранних описаний мандилиона – Деяния апостола Фаддея. В рассказе о том, как Иисус утёр Свой лик платом, этот плат назван редким и неизвестным словом – тетрадиплон. Этот термин не имеет аналогов, и потому его условно переводят как полотенце или плат. Однако его буквальное значение – «(сложенный) четырежды вдвое»! Что же, получается, что Вильсон прав?

Он утверждает, что позднейшие легенды об Авгаре основаны на истинном событии: прибытии Плащаницы вскоре после Распятия Христа в Эдессу, где она и пролежала замурованной в стене над городскими воротами целых 500 лет. Вильсон полагает, что реликвия была вновь обретена благодаря строительным работам, которые проводились после сильнейшего наводнения 525 г., и что отцы города держали эту находку в секрете вплоть до нападения персов, последовавшего девятнадцать лет спустя.

Во время нахождения мандилиона в Эдессе не было известно, что это – всего лишь часть более крупного изображения, но через некоторое время после прибытия реликвии в Константинополь, утверждает Вильсон, её истинная природа была установлена, хотя и не предана огласке. Именно тогда она и превратилась в сидуан, который Робер де Клари видел в 1203 г. Будучи похищена крестоносцами в следующем году и увезена в Западную Европу, реликвия поменяла нескольких владельцев, пока в 1350-е годы не оказалась в руках Жоффруа де Шарне.

Во время нахождения в Эдессе мандилион считался слишком великой святыней, чтобы с него можно было снимать копии, и никогда не выставлялся публично, так что не сохранилось никаких отчётов его свидетелей. Даже оказавшись в Константинополе, мандилион хранился в тайне, и его могли видеть лишь император и его почётные гости. Не существует ни одной его копии, так что реконструировать его первозданный вид невозможно.