Тур — воин вереска - [109]

Четыре недружные головы, о которых мы только что говорили, могли смотреть в разные стороны света, когда речь между ними заходила о весне и о том, куда бежать из этих глухих диких мест, но когда голод принимался терзать им кишки, когда животы подводило до невозможности, когда между собой начинали грызться, как псы над костью, все они дружно смотрели в одну сторону — в сторону ближайшего жилья. В малых деревеньках и на хуторах они уже побывали, а на иных и не раз, и взять там было уже явно нечего; и не они одни там чем-то поживились; и ходи туда теперь хоть каждый день — крошку хлеба не выходишь, как не достанешь пряника из кармана, в котором пряника нет... Оставалось ещё большое село с церковью — село, названия которого они не знали, как, впрочем, им не было дела и до названий тех малых деревенек и хуторов, что были уже дочиста разграблены.

Но в селе с несколькими десятками домов, где жителей, верно, было немало, способных постоять за себя, лесным гостям могли дать по лапам, а то и по зубам. И потому боялись соваться в село, не разведав прежде — могут ли делу их помешать какие-то неприятные случайности.

Они долго лежали в сугробе, на возвышенном месте вблизи села, и подмечали: сколько дымов поднимается в небеса и откуда, к каким избам тропинки пошире, где лают собаки и показываются ли в каких дворах мужики, кто выходит к колодцу или к проруби в речушке... Дымов они насчитали от силы три; тропинку в снегу рассмотрели только у церкви; собака взбрехнула одна и замолчала — похоже, спряталась; ни один не показался мужик во дворе и никто ни разу не сходил ни к колодцу, ни к проруби, какая уж, должно быть, затянулась льдом. Не иначе, село это было почти пустое.

Совсем задубели в снегу, но Карл всё медлил — как будто были у него ещё какие-то сомнения. Хотя по чину все здесь были равны, Карла почему-то слушались... во всяком случае, не возражали особенно, когда он что-нибудь предлагал. Так и сейчас: выстудив бедные свои кости, косились на Карла — не предложит ли он им, наконец, войти в село и заняться грабежом?.. Карл же что-то всё раздумывал и с возрастающим интересом поглядывал на церковь.

Тут Оке услышал, что позади них и несколько в стороне... не то хрустнула ветка, не то скрипнул снег. Оке оглянулся и увидел нескольких волков. Пять, или семь, или того больше. С огромными головами и мощными загривками, матёрые волки, волчищи с седыми мордами и лютыми зелёными глазами. «Чего поджидали, кого скрадывали? Не их ли?» — подумал Оке. И Мартин с Георгом оглянулись. Но не усматривали они угрозы в волках; опять обратились взорами к деревне... Надо сказать, что эти шведские солдаты давно заметили — их следы в лесу постоянно перепутываются с волчьими. Умные волки отлично знали, что по этим следам непременно найдут себе добычу. И находили.

— Не нравится мне это соседство, — сплюнул в снег Оке.

Карл довольно ядовито улыбнулся.

— Обычное соседство для войны.

А Оке всё оглядывался.

— Не нравится, нет. Мы и сами стали — как волки...

— Главное, что мы живые... волки, — заметил с удовольствием Карл. — Здоровые и полные сил.

Оке ответил ему поговоркой:

— Сегодня здоровый, завтра мёртвый.

— Не накликай беду, дурак!..

Но Оке был далеко не дурак. А что смолчал — просто не хотел попусту спорить.

Убедившись наконец, что в селе жителей осталось — по пальцам перечесть, и те — дети, женщины и старики, — Карл, Мартин, Оке и Георг поднялись из сугроба. Карл сразу направился к церкви. Двери не были заперты, и внутри не оказалось ни души. В храме было темно и очень холодно — даже как будто холоднее, чем снаружи. Едва слышался запах ладана и свечей. Карл и Георг заглянули за Царские врата, пошарили на престоле, Мартин и Оке сорвали со стен и разбили несколько икон, полагая, что в досках могли быть устроены тайники. Но ничего не нашли — ни еды, ни каких-либо ценностей.

Карл выругался и направился к выходу.

— Здесь нечего взять. Корка хлеба мне милее этой церкви...

...Они вломились в дом так внезапно и быстро, что отец Никодим не успел даже подняться; он сидел за столом в кресле и читал книгу. Когда в комнату ворвались шведские солдаты, он всё ещё оставался сидеть, растерянный, в кресле. Тут же к креслу его и привязали.

— Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах... — только и вымолвил священник.

— Что он говорит? Ты понимаешь? — спросил Карл у Мартина.

— Думаю, он молится.

Карл потянул отца Никодима за бороду.

— Старик! Где хлеб? Где серебро?

Отец Никодим покачал головой:

— Не знаю, что вам надобно... Никаких сокровищ вы здесь не найдёте.

— Что он сказал? — спросил Карл у Оке.

— Старик качает головой. Наверное, это означает, что у него ничего нет, — предположил Оке.

— Он лжёт! — зарычал, как зверь, Карл. — Всегда что-то есть у священников...

И со всего размаху он ударил отца Никодима кулаком в лицо. У того кровь хлынула из носа и вмиг залила грудь.

Отец Никодим пытался подняться из кресла, хотел плечом оттолкнуть разбойника. Но один из тех троих, что стояли у него за спиной, чем-то тяжёлым ударил старика по голове, и он лишился чувств.

Карл сказал укоризненно:

— Ты, брат Мартин, полегче!.. Проломишь ему череп прежде времени... А сами мы не сможем отыскать тайник. Дом-то большой.