Туманы сами не рассеиваются - [62]

Любопытные, толпившиеся по ту сторону шоссе, отошли несколько назад. Многие из них, увидев танки, предпочли скрыться в своих домах. Другие сразу же как-то посерьезнели, и лишь очень немногие, злорадно улыбаясь, поглядывали на пограничников, как будто хотели сказать: «Вот вам сейчас покажут!»

Медленно, громыхая гусеницами, первый танк подъехал ближе.

Ханнес уже отчетливо видел траки гусениц, прожектора, забранные решеткой, голову командира в открытом люке.

«Если танк и дальше будет так ехать и не свернет чуть-чуть в сторону, он нас заденет, — мелькнула мысль у Ханнеса. — Если у них механик-водитель не мастер своего дела…»

Ханнесу очень хотелось спрятаться. Но такое состояние продолжалось всего несколько секунд. Танк приближался. Взоры солдат скрестились на нем, и никто не знал, что решил английский танкист: то ли помучить их, то ли столкнуть в кювет.

На какой-то миг Ханнес увидел в открытом люке лицо механика: бледное, обрамленное черным танковым шлемом лицо, каждый мускул которого был напряжен до крайнего предела. Весь он сосредоточился сейчас на одном: не ошибиться в зазоре с бронетранспортером. И тут Ханнес вдруг инстинктивно почувствовал, что ничего страшного не случится. Такого выражения лица не может быть у человека, который решил подмять под себя боевую машину противника, хотя и сам механик-водитель и его командир были всего лишь подчиненными винтиками большой и безжалостной военной машины.

Вдруг командирский люк откинулся, и в нем показалась голова командира экипажа, который отдал приказ водителю остановиться.

Скрежеща гусеницами, танк как вкопанный остановился перед бронетранспортером, причем от дула орудия танка до бронетранспортера оставалось не более полуметра.

Офицер, голова которого торчала в люке, ехидно улыбался. Небрежно коснувшись рукой шлема, он с заметным акцентом, но на хорошем немецком языке, сказал:

— Господин капитан, я хочу попросить вас удалиться отсюда со своей машиной. Общественность нашего города обеспокоена вашим появлением. Ваше присутствие здесь рассматривается нашим командованием как прямая угроза.

Когда капитан Руберг не удостоил англичанина ответом, тот приказал наводчику орудия повернуть башню. И вот она, медленно вращаясь, застыла в таком положении, что ствол орудия оказался перед лицом капитана.

Не скрывая насмешки, англичанин проговорил:

— Если вы разрешите: я просто хотел подкрепить свое требование необходимой угрозой!

Ханнес почувствовал, как кровь прилила к лицу. «Как поступит капитан? Разве можно удержаться в такой момент…»

Однако капитан и на этот раз ничего не ответил англичанину. Закусив нижнюю губу, он заглянул в ствол орудия.

Хапнес заметил, что вокруг установилась удивительная тишина. Замолкли даже говорливые жители, ожидая, что же теперь будет и чем кончится эта дуэль нервов.

Прошло несколько томительных минут, и орудийная башня снова пришла в движение. Вместе с ней вращался и улыбающийся английский офицер. Башня застыла тогда, когда ствол орудия несколько опустился и стал смотреть как раз в грудь капитана.

— Прошу вас немного повыше, а то я не вижу дула вашей пушки, — улыбнулся капитан.

— О, пожалуйста, — офицер галантно заулыбался, и в тот же миг орудие чуть-чуть приподнялось, так что дуло его снова остановилось на уровне головы капитана.

Ханнес первый раз в жизни смотрел в дуло такого орудия. Он отчетливо видел каждый нарез в стволе, но, что странно, не чувствовал страха, а лишь одну ненависть, которая поглотила все другие чувства, ненависть против людей, которые так не по-человечески шутят с живыми людьми, и притом еще тогда, когда не имеют на это ни малейшего права.

«Смейся себе сколько хочешь, — думал Ханнес, смотря в нахальную физиономию английского офицера. — Ничего другого тебе не остается! Твой триумф наигран, да и все твои жесты похожи на театральные…»

В этот момент за своей спиной Ханнес услышал топот многих ног, звяканье оружия и негромкие слова команды, отдаваемые на родном языке.

— Товарищ капитан, посмотрите назад! — с заметным облегчением сказал Митенцвай.

Ханнес быстро оглянулся и увидел солдат своего взвода как раз в тот момент, когда они спрыгивали в окоп, который сами вчера отрыли. Возле развалин взорванного бетонного бункера виднелись головы пограничников в касках и стволы пулеметов и противотанковых безоткатных ружей.

«Ну что же, если ты сейчас рискнешь сделать хотя бы один-единственный выстрел, — подумал Ханнес об англичанине, — тебе несдобровать: твой стальной ящик через секунду превратится в пылающий гроб».

— Товарищ ефрейтор, не отвлекайтесь от выполнения своего задания! — предупредил капитан Ханнеса.

— Слушаюсь! — Ханнес поднес к глазам бинокль.

Два других танка со своих мест не двигались. Ефрейтор посмотрел немного дальше, и сердце его радостно забилось: там двигались специальные машины саперного батальона. Ханнес доложил об этом капитану и тут же заметил, что ствол танковой пушки снова пришел в движение, но на этот раз он двигался не плавно и осторожно, а какими-то рывками. Дуло ствола прошло в опасной близости от Вуншлоса, Зингера и Митенцвая, а Вагнера чуть-чуть не задело по лицу, затем снова повернулось на капитана. «Придется, видимо, привыкать к такому соседству. Человек к чему только не привыкает. Мы вытерпим, пока наши товарищи не установят полосу заграждения…» — такие мысли роились в голове Ханнеса.