Туманное Звено. Стихотворения - [5]

Иногда, с некоторыми оговорками, к формистам относят также Виктора Мамченко, хотя Петра Куве, первая исследовательница творчества Анны Присмановой, характеризует группу как "непримиримых оппонентов воскресеньям Мережковского и Гиппиус" [36], а В.Мамченко был ближайшим другом З.Гиппиус в 30-40-е годы.

"Изощренность формы, совершенство ее были их главной идеей. Метафизика, с их точки зрения, подлежала беспощадному уничтожению, идеология "Парижской ноты" - тоже" [37], - так определил Терапиано цели "формистов", которые, вообще-то, судя по скудости сохранившихся о них сведений, были куда как менее экстремистские. А с Г.В.Адамовичем, "родителем" Парижской ноты, Гингера (особенно к старости) связывала искренняя, трогательная дружба.

В широком смысле иногда формистами называют всю группу "Кочевье", куда одно время входили А.Гингер и А.Присманова. Так считал, например, Г.Струве: "Налево от "Перекрестка" в формальном отношении стояла руководившаяся М.Л.Слонимом группа "Кочевье" [38], куда входили и прозаики. Эта именно группа тяготела к Цветаевой и отчасти к советской поэзии. В составе ее наиболее характерными "формистами" были Александр Гингер и Анна Присманова, отчасти Борис Поплавский, но формально к ней принадлежали и не похожие на них Антонин Ладинский и Вадим Андреев (сын Леонида Андреева), во многом близкие к "Перекрестку" [39]. Сам Слоним описывает их как группу сторонников "Кочевья", не называя формистами. "Во время немецкой оккупации, уничтожившей все русские довоенные литературные группировки (и часть их участников), "формисты" чудом спаслись. После войны они оказались даже единственой организованной группой" [40], - сообщает все тот же Терапиано.

Группа формистов, если ее перводвигателем действительно была Анна Присманова, не могла сложиться до начала тридцатых годов, в 1926 году Присманова еще не начала четко следовать поставленным перед собой правилам, поэзия ее еще несет печать эклектики. Возможно, начало было положено году в 1929, так как стихи, написанные после этого именно года, она начала собирать в первую книгу (вышедшую в 1937).

В середине двадцатых годов о книге стихов не было и речи, даже печататься в периодике получалось от случая к случаю, то есть почти не получалось. Ряд произведений тогдашних "молодых" поэтов и писателей, Гингера в том числе, смог опубликовать в журнале "Своими путями" С.Я.Эфрон, который, переехав с Мариной Цветаевой в Париж, вошел в тесное общение с "Союзом" [41].

Знаменательны так же две публикации в пражском журнале "Воля России", предоставившем свои страницы тем авторам, чей творческий путь начался в эмиграции. Журнал благоволил ко всякому новаторству - и за рубежом, и в Советском Союзе. Всему, что считалось в литературных кругах "левым", М.Слоним, редактировавший журнал, отдавал явное предпочтение. В "Воле России" постоянно печатались Газданов, Цветаева, Эйснер, Поплавский - на фоне иностранных авторов, так как отражение литературного контекста было частью политики журнала. В 1926 году М.Л.Слоним подготовил две большие подборки "Парижских поэтов": в номерах III и VI-VII. И Присманова, и Гингер вошли в обе подборки [42]. В третьем номере Гингер и Присманова предоставили по два стихотворения, среди коих - посвященое Гингером Анне ("Для Вас пишу, любя и нарочито...") и его ж "Утренняя прогулка", стихотворение-игра, в котором есть такое признание: "И пишу, словеса обнажая, / И язык уморительно гня...". Эти стихи (и несколько последущих публикаций) попали в поле внимательного зрения литературного обозревателя парижского "Звена" Георгия Адамовича: "Александр Гингер - поэт своеобразнейший и уже почти совсем сложившийся. Сначала он удивляет, потом, когда привыкнешь к семинарскому, бурсацкому "душку" его стихов, он почти пленяет. Я пишу "почти", потому что нестерпимо в Гингере его вечное остроумничание. А музыка в его стихах есть, и, на мой слух, глубокая" [43]. Присманова поместила в третьем номере "Вдруг Октябрь спрыгнул с брички..." и "Только ночью скорби в Сене...", эти стихи она не включила ни в один из своих сборников, однако вы найдете их в нашем издании. Для № VI-VII Присманова дала "Зеленый дворик", раннее свое стихотворение, к которому она неоднократно возвращалась, переделывала и все равно оставила в конце концов в каком-то немного "детском" виде, Гингер же напечатал "вакхическое" посвящение Вадиму Андрееву; опять кантраст.

К этому времени Присманова уже перестает писать стихи "как у всех", они становятся у нее тяжеловесны, малоповоротливы; такой вот период вынашивания новой манеры писать, и он отразился в стихотворении "На канте мира муза Кантемира...", которое Борис Божнев опубликовал в составленном им сборнике поэзии и поэтической критики, а Эйснер тут же раскритиковал, практически уничтожил [44]. В одной из своих "Литературных бесед" Г.Адамович, "всячески приветствуя "Волю России"" за явное предпочтение молодых поэтов почтенным, тоже высказался по поводу Присмановой весьма жестко: "Стихотворения Анны Присмановой претенциозны и маловразумительны. Ее учителя - московские имажинисты. "Слабая копия не совсем достойного образца" - хочется повторить о ней. Октябрь у нее прыгает с брички, Париж стирает сады в осенней воде Сены и т.д. По звукам некоторые строфы приятны по-пастернаковски"