Туман войны - [123]

Пока мысли словно рой диких пчёл весной вились в голове, руки уже сделали ту работу о которой так беспокоился Сальваторес. Подхватив автомат, как учил меня Мигель, я пригнувшись вышел из приземистой хижины, заменявшей в отряде арсенал. Ночь чёрным одеялом окутала лагерь, лишь кое-где мерцали тщательно укрываемые огоньки керосиновых ламп и небольших костров в очагах. Не дойдя десяти метров до хижины, где уже дрыхли вповалку остальные бойцы, я остановился. Спать совершенно не хотелось, хотя позади был день полный всяких хозяйственных поручений, которыми меня нагрузил новый командир. Сначала таскал воду для кухни, потом помогал этому хромому дьяволу Сальваторесу, от чего до сих пор ощущалось онемение в плечах и побаливали колени и спина. Из ощутимо несло немытыми телами, табаком и оружейной смазкой, что явилось ещё одним аргументом в пользу вечерней прогулки. Патрулей бояться не приходилось, Пелюда, наш бравый вождь на эти несколько дней, следил только за выставлением охранения и двух обычных постов на тропах, ведущих в лагерь с севера и юго-запада. Поэтому многие жгли небольшие костерки, кто-то подшивался при свете ламп, но помня о наказании за нарушение приказа команданте Рауля, никто не прикасался к спиртному. Быть брошенным на съедение муравьям, означало медленную и мучительную смерть, которой вряд ли себе пожелаешь в здравом уме. Неожиданно, тонкий, почти неслышный звук, привлёк моё внимание: кто-то напевал старинную рыбацкую песню с помощью которой деревенские рыбаки с запада, заманивали улов к себе в сети. Монотонный, тягучий напев звучал тихо, почти неслышно если идти по своим делам, но становился явственно различим стоило только встать неподвижно и прислушаться. Немного постояв и определив место где сидел поющий, я понял, что это старый шаман. Пройдя ещё метров тридцать я очутился на окраине лагеря, где колдун устроил свой собственный, сложенный из бамбука и пальмовых листьев шалаш. Никто толком не знает, как и когда он прибился к отряду, теперь казалось, что шаман был всегда. Пользовал раненых, когда медичка, сеньорита Анна, не могла ничего сделать, показывал старые тропы, если карта молчала и говорила будто бы дальше не пройти. Индейцы, коих в отряде насчитывается почти треть, беспрекословно слушались этого сморщенного как лежалый корень батата, человека увешанного бусами да плетёными из кожи и трав амулетами. У старика было христианское имя, но все чаще пользовались тем, которым его называли индейцы — Кавала, произнося его быстро с ударением на втором слоге. Как-то раз, сильно подвыпив, один их индейцев проговорился мне, что это значит — Далёкий Голос, на языке гринго. Индейцы называли так не только американцев или других белокожих и чёрных как ночь пришлых, для них «гринго», были все, даже люди из соседних племён. Потом, этот разговорчивый парень куда-то исчез, из чего я понял, что о том нашем разговоре лучше помалкивать.

Как я и подозревал в хижине действительно горел небольшой костерок, а сам Кавала сидел в полном своём облачении, только вместо обычной набедренной повязки его тощую задницу теперь прикрывали криво обрезанные под шорты, полосатые камуфляжные штаны, а голову венчало такое же кепи, только убранное птичьими перьями. Короткий плюмаж был закреплён на ленте из сброшенной питоном кожи, хитро пристроенной вместо тульи. Я только один раз видел его таким — в тот денно он долго говорил с команданте Раулем, а потом отряд ушёл с насиженного места очень быстро. Старик сдвинул кепи на затылок и пошуровав в костре своим жёлтым от времени бамбуковым стеком, бросил короткий взгляд в мою сторону:

— А-а! ты пришёл, как я и просил.

— Не помню, чтобы ты звал меня — Это было неожиданно, поскольку за последние три дня мы со стариком не обмолвились и словом — Прости, если опоздал.

— Хе-хе — Голос колдуна был скрипучий, от него пробирала дрожь и кожа покрылась пупырышками — Нет, ты пришёл как раз вовремя. Пора собираться и уходить отсюда, Симон. Это нужно было сделать ещё неделю назад, но… Человек с тусклыми глазами из страны где живут ледяные демоны, должен был взять след. Старый Кавала, хотел помочь, теперь всё решает Келатипататль, он поведёт чужеземца по своим тропам и не даст ему промахнуться. А мы должны уходить…

Что-то такое я и подозревал: эти индейские брухос были поголовно настоящими колдунами. У нас в Паломе, где я родился и вырос, тоже жила одна женщина лет тридцати звали её — Агнесса. Но та просто знала всякие травы, разные заговоры для скота и красива была, так просто страсть, хоть и совсем старая на мой вкус. Но с индейскими колдунами сроду никто не тягался, говорят, что они могут украсть душу человека, просто посмотрев ему в глаза. Поэтому, я старался лишний раз не смотреть этому замшелому пню Квале прямо в его тусклые маленькие зенки, кто знает, что у старого хрыча на уме. Мысль о том, что пора уходить показалась мне здравой и своевременной. В отряде не было ничего такого, что заставляло бы тут задержаться. Полицейских и солдат можно убивать и в одиночку, терпеть придирки приходилось только из-за науки, которую нам тут преподавали «советские». А сейчас до меня дошла мысль, что Мигель и его солдаты сюда больше не вернутся. Жаль расставаться только с сеньоритой Анной, надо бы её предупредить, прежде чем исчезнуть.