Туман войны - [111]

— Взгляд у них у всех загнанный, боятся они что-то другое ляпнуть. Вот тот, последний с крашеной шала… девушкой — Тяжёлый, давяще-неприятный взгляд Седельникова упёрся в дрожащий на паузе кадр запечатлевший счастливого перебежчика — Этот сам перебежал, но всё равно чего-то боится. Сломали их. В плен сдаваться нельзя, иначе как эти бля… козлы, будем блеять под чужую дудку.

Инструктор удовлетворённо кивнул, а я только после слов Вампира понял, что смущало меня все полтора часа просмотра. Седельников всегда умел чувствовать чужой страх и что самое главное, умел обуздать свой собственный. Для себя я понял и после не раз и ни два убеждался в правоте сокурсника: предавшего раз, Судьба клеймит иудиной печатью на всю оставшуюся жизнь. Такому человеку нет доверия даже среди бывших врагов. Но амеры умело использовали и их, показывая тем, кто ещё борется свою силу. Ведь ничего нет страшнее, чем твой вчерашний товарищ, убеждающий тебя же с экрана телевизора воткнуть штык в землю. Поэтому никто из сидевших в том классе в плен сдаваться больше не хотел, даже учитывая альтернативу. Все мы отлично осознавали, как жалок сломленный человек, потому что вскоре каждому в свою очередь пришлось ломать на допросах чужих пленных, превращая их волю в слякоть. По-настоящему начинаешь бояться не смерти, а именно вот этого состояния слякоти, до которого можно довести человека, пару десятков минут назад бывшего сильным, смелым и непримиримым. За последние полгода активной работы сначала в Перу, теперь здесь в Колумбии, через мои руки прошло десятка два тех, на чьём месте с большой долей вероятности мне предстоит оказаться быть может уже завтра. Это и ещё острое нежелание вести людей туда, где всех нас поджидает верный трындец, были на данный момент моими единственными поводами для беспокойства. О вероятности такого окончания карьеры каждого из нас предупреждали ещё на вербовочной беседе… И никто не отказался, ибо все прекрасно понимают, что в этой игре правила никогда не меняются: так или иначе ты умираешь, только с течением времени, способы становятся всё изощрённее. Либо ты это принимаешь как данность, либо отправляешься командиром заставы куда-нибудь на Чукотку, поскольку уже знаешь слишком много. Вход рубль — выход два. Теперь, герою дают возможность осознать, что есть вещи похуже телесной смерти, когда умирает душа, а тело смотрит на это как бы со стороны… Никого к такому сценарию подготовить невозможно, поэтому среди нас исчезающее мал процент любителей давать интервью по ту сторону линии фронта. Мы как никто другой знаем цену страха и самое главное, чего действительно стоит бояться по-настоящему…

С Герой мы простились почти тот час же, после чего я собрав пожитки и повесив автомат на шею, направился к общему бараку, откуда уже раздавались громкие голоса, видимо Славка как умел развлекал высокое начальство. Подняв голову, с удивлением замечаю, что палящее обычно солнце скрыто плотным слоем облаков. Втянув в себя воздух, с удовлетворением отмечаю привкус озона, значит, ночь будет безлунной, что для нашего безнадёжного дела почти идеально. Теперь хоть погода нам в помощь, раз всё остальное по совокупности ополчилось против теперь уже пятерых советских граждан совсем в не шутейном ключе.

Герман с увлечением и явно демонстративно разыгрывая роль эдакого любопытного журналюги, оглядывался по сторонам, пока мы петляли между деревьями по протоптанной узкой тропинке. Смотреть-то особенно не на что: лагерь, состоящий из десятка укрытых под скальными карнизами и густыми кронами огромных деревьев, каждое из которых ростом с пятиэтажный дом, а то и выше, вообще не производил впечатления именно как организованное поселение. Жалкие хижины давали укрытие от небольшого дождя, но и только. Всё было рассчитано так, чтобы сняться с места и в любой момент раствориться в сельве без следа. Комфорт, принесённый в жертву безопасности, это норма партизанской жизни, на каком бы континенте и в какой бы стране это не происходило. Везде, где люди решили, что лучшим способом доказать свою правоту будет уйти в лесную чащу и оттуда объяснять оппонентам что и как те делают не верно, жизнь партизана выглядит примерно одинаково. Здешние домики отличались только тем, что стояли на врытых глубоко в землю бревенчатых сваях, поскольку во времена сезонов дождей, такую хижину просто затопит. Наш лагерь отдалённо напоминал кривую деревенскую улицу, с тем только отличием. Что кругом были нездешнего вида папоротники и деревья с непривычно гладкими стволами. От растительности на земле избавлялись, однако не трогая деревья, дающие хорошую защиту от солнца и воздушных наблюдателей федералов. Американцы предлагали колумбийскому правительству распылять репелленты, чтобы выкурить из чащоб особо упорных вояк, но чиновники мудро рассудили, что партизаны могут и сами кончиться, а вот лес на продажу уже на их веку не вырастет, поэтому вежливо но твёрдо отказались.

Тем временем, мы подошли к избушке имеющей вид пенала и от того отличавшейся внешне от бочкообразных лачуг по соседству. С высокого по местным меркам крыльца, из открытой настежь двери по земле стелился сигаретный сизый дым, раздавались громкие подвыпившие голоса людей. Про себя я проклял свой собственный приказ принять проверяющего «как положено», видимо Детонатор уже споил столичного гостя, раз в самом разгаре конкурс «лейся песня с водкой пополам». Виновато глядя на связника, я жестом предложил того подняться в помещение, затем, строя самые скверные предположения, вошёл сам. В избушке было накурено. Но до состояния повешенного топора ещё было далеко, однако проверяющий был в полной прострации, чего не скажешь о моих архаровцах и вновь прибывших Мурзилке и Вампире. Парни порядком прокоптились на солнце, шевелюра Мурзина выгорела, превратившись в белёсую щетину, предающую круглой, словно шар, башке «универсала» вид зреющего одуванчика. Только Седельников ни капли не изменился: всё тот же тяжёлый, внимательный взгляд грязно-зелёных глубоко посаженных глаз, курносый нос и тонкие бескровные губы на круглом лице. Вновь прибывшие хоть и сидели с полными чашкам с чем-то горячительным, но пьяными не казались. Да и мои разбойники тоже вроде как были далеки от состояния «полного самоуважения». Славка держал в руках нашу общую семиструнную гитару, изрисованную синей шариковой ручкой. Справа на корпусе инструмента был изображён почти пасторальный сюжет: девушка выдающихся достоинств с длинными волосами, одетая в нитевидное «бикини», сидящая под раскидистой пальмой на морском берегу. Руки красавицы были заведены за спину на них она опиралась, голова чуть запрокинута назад, волосы достают до самой земли.