Туман - [47]

Возбуждение снова охватывало Аугусто. Он чувствовал, что потерянное время не вернется и не вернутся упущенные возможности. Злость на самого себя поднялась в нем. Не зная, зачем он это делает, лишь бы занять время, он позвал Лидувину, но, когда он увидел ее перед собой, спокойную, дебелую, с лукавой улыбочкой, его пронзило такое необычное ощущение, что он со словами: «Уходи, уходи, уходи!» – выскочил на улицу. Он испугался, что не сможет сдержать себя и набросится на Лидувину.

На улице Аугусто успокоился. Толпа – как лес, она сразу ставит человека на место.

«Все ли в порядке у меня с головой? – Думал Аугусто. – А вдруг в то время, как мне кажется, что я прилично иду по улице, как все нормальные люди – а что такое нормальный человек? – на самом деле я кривляюсь, жестикулирую и гримасничаю, а люди, которые, как мне кажется, идут, не замечая меня, на самом деле все на меня смотрят, смеясь или сожалея? А вдруг сама эта мысль – признак безумия? Неужто я сумасшедший? А даже если и так, что из того? Если человек с добрым сердцем, чувствительный, порядочный не сходит с ума, значит, он совершеннейший болван. Кто не безумен, тот либо глупец, либо негодяй. Это, конечно, не означает, что глупцы и негодяи не могут сойти с ума».

«Мое поведение с Росарио, – продолжал он свои размышления, – было смешным, попросту смешным. Что она подумала обо мне? А какое мне дело до того, что подумает такая девчонка! Бедненькая! Но с каким простодушием она мне покорялась! Да, физиологическое существо, ничего, кроме физиологии, и никакой психологии. Бесполезно брать ее как морскую свинку или лягушку для психологических экспериментов. Самое большее – для физиологических… Но разве психология, особенно женская, есть нечто большее, чем физиология или, скажем, физиологическая психология? Есть ли у женщин душа? А мне для психологических экспериментов не хватает технической подготовки. Я никогда не был ни в одной лаборатории, кроме того, у меня нет аппаратов. А психофизиология требует аппаратуры. Так что, я сошел с ума?»

Облегчив свою душу такими уличными медитациями среди озабоченной толпы, безразличной к его печалям, Аугусто почувствовал себя спокойней и вернулся домой.

XXV

Аугусто отправился к Виктору, чтобы поиграть с его запоздалым сыном, отдохнуть, созерцая новое счастье этой семьи, а заодно и посоветоваться насчет своего душевного состояния. Оказавшись с приятелем наедине, он спросил:

– А как обстоит дело с тем романом или – как ты назвал его? Ах, да, руманом, – который ты писал? Я думаю, после рождения сына ты его забросил?

– Вот тут ты и ошибся. Именно потому, что я стал отцом, я снова к нему вернулся. И в руман я изливаю свое хорошее настроение.

– Не прочтешь ли мне что-нибудь?

Виктор достал рукопись и прочел приятелю несколько отрывков.

– Друг мой, да тебя подменили! – воскликнул Аугусто.

– Почему?

– Потому что здесь есть вещи почти непристойные, а иногда просто порнографические.

– Порнографические? Ни в коем случае! Да, здесь есть места грубоватые, но не непристойные. Иногда кто-то появляется обнаженным, но ни один не раздевается… Зато здесь есть реализм.

– Реализм – да, но еще и…

– Цинизм, не так ли?

– Да, цинизм!

– Но цинизм – не порнография. Мои пряные сценки – только способ возбудить воображение, чтобы заставить читателя глубже анализировать действительность; эти сценки… педагогичны. Именно педагогичны!

– И немного гротескны!

– Действительно, с этим не спорю. Я люблю буффонаду.

– А она в глубине всегда мрачновата.

– За что и люблю. Шутки мне нравятся только мрачные, а остроты – только похоронные. Смех ради смеха всегда вызывает у меня досаду и даже страх. Смех – не. что иное, как подготовка к трагедии.

– Ну, а мне грубая буффонада отвратительна.

– Потому что ты одинок, Аугусто, одинок, пойми меня хорошенько, очень одинок… Я так пишу, чтобы лечить других… Нет, нет, я пишу только потому, что мне приятен сам процесс, и если моя буффонада развлечет читателей, я буду вознагражден сторицей. Но если буффонада поможет мне направить на путь излечения какого-нибудь одинокого человека вроде тебя, одинокого вдвойне…

– Вдвойне?

– Да, одиночеством души и одиночеством тела.

– Кстати, Виктор…

– Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Ты пришел посоветоваться насчет своего душевного состояния, которое с некоторых пор стало тревожным, весьма тревожным, не так ли?

– Да.

– Значит, угадал. Так вот, Аугусто, женись, и чем скорее, тем лучше.

– Но на которой?

– Ага, значит, их больше одной?

– Как ты сумел угадать и это?

– Очень просто. Если бы ты спросил: «На ком?» – я не предположил бы, что их больше одной или что есть хотя бы одна. Но твой вопрос «на которой?» подразумевает, на которой из двух, четырех, десяти или энного количества.

– Все правда.

– Женись, женись на любой из энного числа женщин, в которых ты влюблен, на той, которая подвернется. И не слишком раздумывай. Ты же видишь, я женился не раздумывая, нас просто поженили.

– Я, знаешь, сейчас занимаюсь опытами по женской психологии.

– Единственный опыт по психологии женщины – это брак. Не женившись, нельзя понять психологию женской души. Единственная лаборатория женской психологии, или гинекопсихологии, это брак!