Туман - [30]

– Только этого еще не хватало!

– …мне придется работать, и много работать, потому что жизнь дорога. А согласиться, чтобы работала ты, я не могу. Ни за что, ни за что! Маурисио Бланко Клара не может жить за счет женщины. Но есть один выход: ни тебе не придется работать, ни мне, а все будет улажено.

– Какой выход?

– Но ты обещаешь, деточка, что не разозлишься?

– Говори, говори!

– Судя по тому, что я знаю и слышал о доне Аугусто, выходит, он слизняк, ну, такой несчастный дурачок.

– Продолжай.

– Но только ты не злись.

– Говори, я тебе сказала!

– Он… как бы тебе сказать… просто предназначен судьбой. И, наверное, лучше всего было бы тебе не только принять от него в подарок свой дом, но и…

– Что – и?

– …и выйти за него.

– Как? – Она вскочила с места.

– Ты возьмешь его в мужья; ну, а поскольку он лопух… все наладится…

– Как это – все наладится?

– А так, он будет платить, а мы…

– Что – мы?

– Ну, а мы…

– Хватит!

И Эухения выбежала с пылающим лицом, повторяя про себя: «Какие скоты! Какие скоты! Никогда бы не подумала! Какие скоты!» Дома она заперлась в своей комнате и расплакалась. У нее начался жар, пришлось лечь в постель.

Маурисио некоторое время был в растерянности, но скоро оправился, закурил сигарету, вышел на улицу и отпустил комплимент первой же встретившейся ему хорошенькой девушке. В тот же вечер Маурисио беседовал с одним приятелем о доне Хуане Тенорио.

– Меня этот тип не убеждает, – говорил Маурисио, – такое бывает только в театре.

– И это говоришь ты, Маурисио! Ведь ты слывешь вторым Тенорио, соблазнителем!

– Соблазнителем? Я? Все это выдумки, Рохелио!

– А как насчет пианистки?

– Ба! Сказать тебе правду?

– Конечно!

– Так вот, на сто интрижек более или менее невинных – а эта, о которой речь, образец невинности, – да, на каждые сто таких романов между мужчиной и женщиной более чем в девяноста случаях соблазнительница – она, а он только соблазненный.

– Ты что, хочешь меня убедить, будто не ты завоевал сердце этой пианистки, Эухении?

– Да, вовсе не я ее соблазнил, а она меня.

– Обманщик!

– Как хочешь… Но это она. Я не мог устоять.

– В общем, все равно.

– Да, но мне кажется, что между нами все скорое кончится и я снова стану свободен. Свободен от нее, конечно, ведь я не могу гарантировать себя от другой женщины! Я такой слабый! Мне бы родиться женщиной!

– Почему же у вас все кончится?

– Потому что… ну, потому что я запутался! Я хотел, чтоб все шло по-прежнему, то есть чтоб наши отношения стали серьезными – понимаешь? – но без обязательств и последствий… И вот похоже, что она пошлёт меня к черт ту. Эта женщина хотела меня проглотить.

– И проглотит!

– Кто его знает… Я такой слабый! Я рожден для того, чтобы меня поддерживала женщина, но я хочу сохранить достоинство, понимаешь?

– Можно узнать, что ты называешь достоинством?!

– Об этом не спрашивают! Есть вещи, которые нельзя объяснить.

– Ты прав! – ответил ему весьма убежденно Рохелио и добавил: – А если пианистка тебя бросит, что будешь делать?

– Буду свободен. Посмотрим, не соблазнит ли меня еще кто-нибудь. Меня ведь соблазняли столько раз!.. Но эта – с ее неуступчивостью, с ее желанием постоянно держаться на почтительном расстоянии, быть в рамках приличия, потому что она и впрямь очень приличная девушка, – меня просто с ума свела, ну, совсем свела с ума. Она в конце концов сделала бы из меня то, что ей хочется. А теперь, если она меня бросит… жаль, конечно, очень жаль, но зато я снова буду свободен.

– Свободен?

– Да, свободен, для другой.

– Я думаю, вы помиритесь.

– Кто знает! Сомневаюсь, у нее такой характер… А сегодня я ее оскорбил, по-настоящему оскорбил,

XVII

– Ты помнишь, Аугусто, – спросил Виктор, – дона Элоино Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро?

– Чиновника из министерства финансов, любителя пошалить с женщинами, особенно с дешевыми?

– Того самого. Так вот, он женился!

– Какой же счастливице досталась эта рухлядь?

– Главное не в этом, а в том, как он женился. Вот послушай и мотай на ус. Как ты знаешь, дон Элоино Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро, несмотря на громкую фамилию, едва ли имеет собственную кровать, живет на одно только жалованье и, кроме того, очень слаб здоровьем.

– Слишком бурную жизнь он вел.

– Бедняга страдает болезнью сердца, притом неизлечимой. Его дни сочтены. Он только что оправился от тяжелейшего кризиса, который довел его чуть не до смерти и, совсем неожиданно, до… женитьбы. Дело в том, что бедный старик все переезжал из одних меблирашек в другие, отовсюду ему приходилось уезжать, потому что за четыре песеты нельзя требовать птичьего молока, а он человек с запросами. И не совсем чистоплотный. Так вот, переезжал он из одних номеров в другие, пока не очутился в доме одной почтенной матроны, уже в летах, постарше его самого – а ему тоже, как ты знаешь, ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, – да к тому яке успевшей дважды овдоветь. Сначала она была за плотником. тот покончил с собой, бросившись с лесов, и она часто вспоминает «своего Рохелио». Второй раз ей попался сержант карабинеров, оставивший после смерти маленький капиталец, который дает ей по песете в день. Очутился мой доя Элоино в доме почтенной вдовы и вдруг почувствовал