Туман и дракон. Книга первая - [56]

Итак, он остановился. Вновь повернулся к зеркалу. Не увидел там ничего, кроме собственного отражения, не слишком ясного при свете факелов на стенах. Тем не менее что-то в зеркале приковало его внимание и заставило двинуться навстречу ему. С каждым шагом отражение делалось всё яснее и яснее – и отчего-то навевало всё бо́льшую тревогу и удивление… Но отчего? Что могло удивить его в собственном облике? Так и не найдя ответа, Эстерхази перевёл взгляд выше собственной головы в зеркале, на окружающий её фон – и покрылся холодным потом. Вместо освещенных факелами низких подвальных сводов в зеркале тянулись ввысь колонны, волнисто озаряемые непривычным для нашего бренного мира зеленоватым мерцанием. И не только это заставило вспотеть… Был ещё полный невыносимой ясности миг, когда, разглядывая эти колонны, маг почувствовал на себе чей-то взгляд.

Его рассматривал – он сам… Нет, не он! Тот, из зеркала!

Всего лишь миг – до того, как их глаза встретились. А дальше разум охватило железными клещами понимание, что им двоим не под силу оставаться в этом мире.

Железные клещи стиснулись, вырвали Ласло из собственного тела. «Значит, вот она какая, смерть», – успел подумать он.

По всей видимости, великий маг Ласло Эстерхази пришёл в себя уже по ту сторону зеркального стекла. Но об этом ничего не узнал выходец из Тонкого мира, которому предстояло отныне носить это славное и страшное имя – Дракула.

– Вот так, – закончил граф печально. – Вы были правы. У меня никогда не было дома. Заботливая мать не качала мою колыбель. Да и колыбели-то не было, так же, как матери и отца. Я пришел из ниоткуда, по воле амбициозного колдуна. Я провел века, питаясь лишь ужасом и ненавистью. Одинокий, не знающий ни любви, ни дружбы. Исчезни я – кто оплачет вампира Дракулу? Все только вздохнут с облегчением. Вы, люди, не понимаете, как много вам дано. У вас бывают семьи, друзья… те, кто всегда поддержит; кто, если надо, жизнью пожертвует ради вас! Причем бескорыстно и по собственной воле. А как, должно быть, прекрасно жить и развиваться в родном доме, под защитой родителей… в невинности, радости и безмятежности… засыпать в мягкой постели, под материнскую колыбельную. Те, кого я сделал носферату, по крайней мере, когда-то наслаждались семейным счастьем. Я же – ни разу. Я… завидую роду людскому, дорогой князь. Как же я ему завидую…

Вампир понурил голову. Казалось, он вот-вот разрыдается. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Даже жирный паук, замерший в углу, выглядел удрученным и расстроенным исповедью. Пара крыс, догрызавших под сломанным стулом остатки яблока, бросили свое занятие и таращились на графа. Похоже, по их мордочкам катились слезы.

Влад Цепеш молчал, сжав обеими руками пустую кружку и смотрел тяжелым взглядом куда-то в угол.

– Семья, говорите…радость и безмятежность… – он недобро усмехнулся. – А вот представьте себе, как этакого безмятежного дитятю сажают с младшим братишкой в повозку и везут ко двору турецкого султана, врага и поработителя! Одних, без отца и матери, только со слугами. Младший мальчонка ревёт, просится к матушке – нет, нельзя к матушке. Возврата домой уже нет. Парнишки теперь заложники; родной отец их собственными руками отправил прямо в логово врагов, в знак своей покорности. А что делать – это политика, господа! Османы потребовали гарантий верности – сила на их стороне. Много лет придется княжеским детям провести на чужбине. Подчиняться, терпеть унижения. Что такое ребенок– безответное существо… ему любой может причинить боль, обидеть, оскорбить. И сдачи не дашь… маленький, слабый человечек ничего не сделает взрослому верзиле. И вот дитя подчиняется силе, глотает обиды… день за днем, год за годом. Пока не вырастет. Хотя и тогда ему приходится улыбаться тем, кого он ненавидит. Даже чаще, чем раньше. И, живя среди врагов, он постоянно мечтает о том, чтобы стать сильнее их. Стать свободным от них. Самая сладкая мечта…

Голос Влада дрожал от сдерживаемого гнева – слишком яркими были воспоминания. Он жалел, что слова не могут в должной мере передать всего пережитого. Надо же, вампир страдает, что у него не было детства! А он, Влад, предпочел бы забыть навеки про собственное… хотя нет, до того момента, как их с братом Раду увезли в Эдирне, столицу оттоманской империи, все было просто чудесно. Вот он, пятилетний, бежит к отцу: отец смеется, ловит его, подкидывает вверх, к солнышку. Влад визжит, хохочет от счастья. Шпили сигишоарских башен весело блестят.

Вот Влад пускает в ручье кораблик из коры. Игрушечное суденышко несется по волнам, а мальчик представляет, что это огромный боевой корабль. Раду, младший братишка, переворачивает игрушку прутиком, Влад кричит на него, но увидев слезы на пухлых щечках, смягчается: Раду ведь совсем крохотный несмышленыш. Они вместе идут за материалом для нового корабля. Влад чувствует себя таким взрослым, ответственным, бережно, но твердо держа маленькую ладошку.

А вот совсем другие картинки. Влад повторяет за надутым, как павлин, учителем глаголы: здесь, при дворе султана, приходится как следует изучать турецкий – куда деваться… Подросток ошибается, и жирный бородатый Ахмет-ага обзывает его «глупым». Влад сердится, повышает голос на надоевшего хуже горькой редьки турка. В ответ короткопалая рука, унизанная разноцветными перстнями, обжигает щеку. Боль – ничто по сравнению с унижением, и Влад плачет потом в одиночестве весь вечер. Никто не видит этих злых слез. Никто не видит, как он кромсает ножом шелковую подушку, с наслаждением представляя, что это вовсе не подушка, а толстое пузо Ахмет-аги.