Тумак фортуны, или Услуга за услугу - [18]

Но на ошибках, как говорится, учатся. Лучше бы, конечно, на чужих, да уж тут выбирать не приходится. Словом, подвёл я итог своей финансово-коммерческой деятельности за последние дни и понял, что всё в общем-то не так уж и хреново. Кое-какие сбережения, сокрытые от Светки, у меня всё же остались. Подумал я подумал, и решил: всё, баста, хватит дурака валять, морду свою под кулаки чужие подставлять, чай, морда у меня одна, а кулаков всех и не перечтёшь. Займусь-ка я, пожалуй, честным бизнесом, пойду к Лёне Голубкову в партнёры. На дом в Париже я, конечно, не потяну, потому как кишка тонка, да и на хрена мне этот дом сдался, ежели мозгами-то пораскинуть, а вот на «жигулёнок» поднакопить можно, это уж точно.

Господа, покупайте акции АО «МММ»! Акции АО «МММ» абсолютно ликвидны. Дни котировок акций каждый вторник и четверг. Покупайте, господа, не прогадаете. А прогадаете — так я тут не причём. Ни в коей мере.

Не хотите? Ну и хрен с вами.

Глава одиннадцатая

На больничном провалялся я цельную неделю. Светка хотела было упрятать меня в свою клинику, но я не дался. Ишь, чего надумала! Меня — да на больничную койку, как древнего деда-маразматика какого-нибудь! Дудки всем вам, а не больница, ясно?

Оказалось, что мне ещё крупно подвезло: черепок-то мой вовсе не треснул, как на то шибко надеялись костоломы-врачи, да и в нутре у меня всё на месте осталось, ничего не оторвалось, не отвалилось. Вот только зубов моих сильно поубавилось. Без зубов-то, ясное дело, жить можно, но хреново, это уж можете мне поверить. Однако не в зубах счастье, и даже не в их количестве, — самоуспокаивал я себя, пока бока на койке пролёживал да манную кашку, что мне Светка поутру каждодневно варила, сквозь оставшиеся зубья виртуозно процеживал. Зубы-то мы и вставить можем, ежели надобность такая возникнет. Это запросто. Были б только бабки.

А тут и двадцать третье февраля мимо пролетело, праздник наш мужской, всенародный, кровью в боях заслуженный. Обидно, братцы, мне было до усрачки, что прозевал я, прикованный к постели, это великий день, и прозевал по своей дурости. Вновь, выходит, фортуна ко мне всей задницей повернулась. Впрочем, не топиться же теперь из-за этого! Уж как-нибудь переживу, перекантуюсь. Мне б только оклематься побыстрей, на ноги встать, а там…

Светка на меня дулась цельных три дня. Молчала, как рыба бессловесная, в рот воды набравшая. Сильно на меня тогда Светка осерчала за все мои хоккейные художества. А когда рот-то она свой раскрыла, с целью примирения и достижения консенсуса, понял я, что ничегошеньки-то она и не знает об истинном положении вещей: ни о моих грандиозных планах по оздоровлению нашей внутрисемейной экономики, ни о выигранных мною пари, ни о том, что меня начисто обчистили. А потому и понять меня она, конечно же, не могла. Блажь, говорит, да дурь одна у тебя в башке, и ветер в ней сквозит, и мозги, говорит, у тебя все иссохлись от пьянки беспробудной и тунеядского образа жизни, коли понесло тебя в рабочее время на какой-то идиотский стадион, где одни кретины и бомжи безработные кучкуются. Словом, вылила она на мою побитую головушку целый ушат упрёков, что накипели у неё за эти дни, а потом ничего, остыла, пошла на мировую, даже пожалела. Я же чувствовал себя последним болваном, потому как таковым на деле и оказался. Жалко мне стало мою ненаглядную жёнушку, покаялся я в своих грехах явных, неявные же, покумекав, решил гласности не предавать. Незачем рану бередить. Не пойман, как говорится, не вор.

К концу недели я уже пришёл в норму. По крайней мере, мне тогда так казалось. Башка гудеть перестала, кости больше не ломило, да и синяки, поначалу сизо-багровые, местами с кровоподтёками, заметно пожелтели. Врачи репы свои почесали, бородами своими козлиными для солидности потрясли, рожи умные состроили, пошушукались — и выпихнули меня на работу. Мол, нечего, Василь Петрович, бока пролёживать да в потолок слюну пускать, пора, мол, и честь знать — шуруй-ка ты на свой родной завод, экономику отечественную поднимать. Труд, он ведь из обезьяны человека сделал, вот и трудись себе, не покладая рук, на благо государства, дабы обратно шерстью не обрасти и в деградацию не впасть.

В понедельник поковылял я на работу. Цех встретил меня дружно и как героя. Колян, бригадир наш, молча пожал мне руку, критически оглядел мою персону, похлопал по плечу и усадил рядом с собою.

— Напугал ты нас, Василь Петрович, до чёртиков напугал. Как же это тебя угораздило, а?

Я развёл руками.

— А хрен его разберёт! Подвела меня фортуна, мать её… Одно слово — баба.

— Может, морду кому намылить надо? Это мы в миг организуем, только намекни.

— Да ну их в баню, этих сосунков бритоголовых! Не хочу ворошить осиное гнездо. Пущай это безобразие на их совести остаётся. Не до них мне нынче.

— Ну как знаешь, Васька, давить на тебя не стану. Ладно, иди, трудись, вноси посильный вклад в строительство светлого будущего.

Я и пошёл. Встал к своему станочку многострадальному и по уши увяз в работе, по которой, если уж говорить честно, за неделю порядком истосковался. Оглянуться не успел, как вижу, друганы мои меня на перекур кличут.