Тучи на рассвете - [195]

Он не пришел ни завтра, ни на следующий день. Вера решила уехать в Белгород к матери. Пошла в райисполком за какой-то справкой. Долго ходила по незнакомым коридорам. Забрела не на тот этаж. Остановилась, пораженная, увидев на двери надпись: «Депутат Севастопольского горсовета Николай Иванович Баштовой принимает избирателей по личным вопросам в первую среду каждого месяца от 5 до 9 часов вечера».

Не могла оторвать глаз от таблички.

— Сегодня приема нет, — услышала чей-то голос.

— Кто этот Баштовой? — выдохнула она наконец.

— Как — кто? Депутат… Водолаз, член партийного бюро части.

Держась за стены, Вера спустилась вниз.

«Значит, не передумал, а просто не собирался жениться. Иначе не скрыл бы своих чинов и званий. Как же принимает он «по личным вопросам»? Какое право на это имеет?»

Она рассеянно шла, никуда не глядя, и уже у своего дома, завернув за угол, остановилась пораженная. Навстречу ей, качаясь из стороны в сторону и балансируя руками, шел Баштовой, едва удерживая равновесие. Бескозырка была сбита набок, волосы лезли на мутные, остекленевшие глаза.

Увидев Верочку, он рванулся к ней и еще издали заплетающимся языком заговорил:

— В-верочка… пон-нимаешь…

С Баштовым поравнялась машина и резко затормозила. Из нее выскочили морской офицер и два матроса с красными повязками на рукавах: военный патруль.

— Вот он, голубчик, — сказал кто-то из них.

Верочка прижалась к стене. Ей слышно было, как Николай пытался доказать, будто он не пьян, она видела, как моряки взяли его под руки и втащили в машину.

Что же случилось с Баштовым?

Почему не пришел он в назначенный час?

… Вместе с родителями, тремя сестрами и бабкой он жил в деревне Новопсков, под Луганском. Его отец Иван Баштовой был человеком трудолюбивым, солидным и пользовался уважением всего села. Работал на пасеке и неизменно избирался членом правления колхоза.

Старшей из детей была Тася, но признанной опорой отца являлся Николай. В свои десять лет он знал любую колхозную работу и трудился не только в каникулы, но и в горячие для колхоза дни. Подражая отцу, старался быть рассудительным, вел себя степенно, близко к сердцу, как и отец, принимал горести и радости колхоза. Он знал толк в земле, гордился этим и по вечерам за чаем солидно высказывал свои соображения по колхозным проблемам. Отец говорил с ним, как с равным, и этим тоже гордился Николай.

Зерно и другие продукты, положенные за трудодни всей семье, получала мать. А деньги выдавали каждому отдельно, Николай получал то, что ему причиталось, внимательно пересчитывал купюры, аккуратно складывал их и прятал глубоко в карман. Придя домой, незаметно клал их на комод за зеркало. Когда собиралась семья, он как бы между делом, безразличным тоном замечал:

— Там на комоде деньги, мать. Прибери куда-нибудь.

И в этом он тоже подражал отцу.

Не раз слышал Николай разговоры колхозников, приходивших в их дом за советом или помощью, и каждый раз люди благодарили отца, и Николай все больше убеждался, какой справедливый и мудрый это человек. Коля любил отца не только сыновней любовью. Любил за то, что дорог он был людям, что слово его было весомым и надежным, что делал он много добра. Коля боготворил отца, но прятал свои чувства, потому что мужчине не к лицу всякие нежности.

Когда началась война, в военкомате с ним не стали разговаривать: мальчишка. Кроме женщин и детей на селе остались только глубокие старики. Николай заменил отца в колхозе.

Прошло около года, когда стали доноситься орудийные залпы. По распоряжению из района куда-то перевезли продуктовый и вещевой склады колхоза, вывезли все зерно. Складами теперь, заведовал дед Мыкола Верховод. Он и помогал эвакуировать колхозное добро, а потом снова появился в селе. Но люди уже уходили оттуда, потому что залпы раздавались совсем близко. Поднялось село, погнали коров и овец. Но далеко уйти не удалось. Прошли километров десять, когда узнали, что враг со всех сторон, деваться некуда.

Свернули с дороги в хлеба, углубились подальше и в небольшом овраге разбили лагерь. С большака их не видно, и будь что будет.

Деревню заняли немцы, а люди так и остались жить в овраге. Скот пасли в хлебах, пищу готовили ночью, чтобы не виден был дым от костров. Да и костры прикрывали как могли — не дай бог мелькнет пламя.

Через месяц лагерь обнаружили немцы. Скот отобрали, людей погнали в деревню. Люди пошли в свои хаты. А тех, чьи дома были заняты врагом, приняли соседи.

Старостой назначили деда Мыколу Верховода. Тихий и добрый дед стал неузнаваемым. Ходил по селу с суковатой палкой, кричал на людей и размахивал своей клюкой, как помещик. Житья от него не было. Любое распоряжение гитлеровцев выполнял с нестарческой поспешностью и усердием. Люди только ахали. Всю жизнь прожил на селе, прикидывался тихим и добреньким — и вот на тебе, проявил свое нутро. А немцы были довольны. Они видели, какого надежного человека подобрали, хвалили его и, понимая, что на такого можно положиться, сняли с деревни свой гарнизон.

Дед Верховод стал обходить дворы. Стучал в ворота клюкой, с угрозами врывался в дом. Однажды, перед вечером, пришел и к Баштовым. Молча, исподлобья смотрела на него вся семья. А он уселся, как хозяин, улыбнулся, глядя на злые лица, и сказал: