Туча - [12]

– Ладно, ладно… Раз вы настаиваете… Идемте, друзья. Доктор выставляет нас в безопасное место… Ах! Ах! Ах!

В красивом салоне, отделанном вощеным деревом, который служил баром и столовой, Тако разливал кон-сомэ. Завтрашний день уже приближался; завтра – это уже новый день. Снег падать перестал. В совершенно чистом небе зажглись первые звезды. Все тучи рассеялись, все до одной. Странный день кончался. Обе девушки одели вечерние платья, им хотелось быть красивыми.

Окутанная тюлем, усыпанным блестками, с бархатной вставкой, плотно облегавшей грудь, Диана поправляла свои локоны.

– Ты очаровательна, моя милая, – говорила Патриция, одетая в белый муслин и вся пушистая, как цветок хлопка; – кому ты хочешь понравиться?

– Всем и никому, дорогая. А ты?

– Ему.

– О, мисс Ван Ден Брандт!…

Звуки джаза разливались по морю. Для музыки нет преград. Патриция танцевала в объятиях Аллана. «Это решено», – думал он. «Никогда», – думала она. На фоне ночного неба вырисовывался высокий силуэт Венсана Мальверна.

Через четыре дня появились первые ожоги. И самые тяжелые были у Патриции.

III. В когтях болезни

Самолет только что покинул Гонолулу. Следующая остановка – Уэйк Айленд. Завтра около десяти часов – Токио. Кэтрин говорила «Токио», а думала «Патриция»… Она бросила все и отправилась в дорогу. Она еще слышала, как трещало ее вечернее платье, корсаж которого она порвала, чтобы поскорее из него выбраться.

– Я последую за вами, как только освобожусь, – сказал Брандт, – держите меня в курсе дела. Она ему машинально сказала «да», не слушая. Патриция, Патриция, о Патриция!

Когда она поднялась проститься с отцом, ее ожидал сюрприз. Доктор Том, закутанный в огромное кашне и одетый в клетчатую куртку, которую он считал идеальным костюмом для путешествий, отдавал противоречивые приказания Сюзи, склонившейся перед бесформенным, помятым чемоданом.

– А, вот и ты, – закричал он сердитым голосом, увидев Кэтрин. – Ты даже не смогла научить это несчастное создание упаковывать чемодан! Спрашивается, где тебя воспитывали?

Повернувшись к Сюзи, бросавшей на свою хозяйку взгляды замученного пуделя, он продолжал:

– Дитя мое, люди, которые не являются умственно отсталыми, обувь и книги укладывают поверх рубашек…

– Но, папа… – заговорила Кэтрин.

– Но, мистер… – взмолилась Сюзи.

– Потому что, – продолжал безжалостно доктор Том, – люди, которые не являются умственно отсталыми, то есть, к сожалению, меньшинство, захотят сменить обувь и прочесть хорошую книгу прежде, чем они подумают о смене рубашки. Не делай такого лица, Кэтрин. Я еду в Токио, хочешь ты этого или нет.

– Это утомительное путешествие, папа.

– Пф! – ответил доктор Том.

Вот каким образом они оказались в одном самолете, но на некотором расстоянии друг от друга, – по мнению доктора Тома, его дочь дрыгала ногами, как сумасшедшая, что мешало ему размышлять. На самом же деле он он спал Кэтрин должна была признаться себе, что присутствие отца удивительно ее успокаивало.

– Не желаете ли чего-нибудь выпить, мадам? – спросила стюардесса.

Стюардессе нельзя было отказать в догадливости. Кэтрин хотелось именно пить. С самого начала она курила сигарету за сигаретой, и у нее пересохло во рту.

– Благодарю. И пачку сигарет, пожалуйста.

– Вы хорошо себя чувствуете, мадам? Не дать ли вам журнал?

У стюардессы был профессиональный нюх и наблюдательность. Она догадывалась, что дама была расстроена, хотя на первый взгляд это было незаметно. А ведь ей платили деньги как раз за то, чтобы пассажиры не испытывали беспокойства.

– Все отлично, – сказала Кэтрин и смело посмотрела на улыбающуюся, красивую, но безличную стюардессу, склонившуюся над ней. «Ты лжешь›, – говорили глаза последней. „Лгу, – отвечали глаза Кэтрин, – но это касается только меня“. Стюардесса скользнула к следующему креслу. Она двигалась бесшумно, подобно санитарке в больших белых коридорах роскошных клиник.

Когда Патриции было семь лет, у нее был аппендицит и ее оперировали. С тех пор ей не приходилось лежать в больнице. Кэтрин вспоминала часы ожидания в вестибюле клиники, где стены, также как и все остальное, были покрашены блестящей масляной краской. Там тоже были журналы и сигареты. Коктейлей не было. Но Брандт принес с собой фляжку виски. Они пили, курили, рассматривали журнальные картинки – ожидание в больнице не сулит особого разнообразия. Аппендицит – не бог весть что. Но все же страшно, ужасно страшно. Одно хорошо, что страх был недолгим. Самое тяжелое страдание – это не самое сильное, а самое длительное.

На аэродроме в Уэйк Айленд доктор Том, воспользовавшись остановкой, переодел туфли и бросил на Кэтрин торжествующий взгляд человека не понятого, но который прав наперекор всем и всему. Теперь он читал Софокла в подлиннике. Это была далеко не единственная причуда доктора Тома.

Самолет набирал высоту. Тихий океан исчезал под блестевшими на солнце облаками. Такое удивительное свечение облаков можно увидеть только в этих широтах. Кэтрин закрыла глаза, но не спала. Она вновь переживала ночь бала и сумасшедшее утро с беспрерывными телефонными разговорами. Она вызывала Софи. Затем попыталась связаться с Бенсонами. Миссис Бенсон путешествовала по Европе. Была ли она в Риме или Париже, секретарша точно не знала. Но пусть миссис Ван Ден Брандт не беспокоится, она этим делом займется. Мистер Бенсон? Мистер Бенсон в Вашингтоне, у него встреча с президентом. Право, его не стоит беспокоить. Не может ли миссис Ван Ден Брандт позвонить попозже? Что? Извините меня, я не совсем хорошо поняла. Пожалуйста, повторите…