Туарег - [35]

– Я бы солгала, сказав тебе, что сожалею об этом… Вернешься завтра?

– Что еще остается? У нас кончается вода.

– Береги себя!

– Что нового в лагере?

– Вчера вечером у нас были роды… Самочка.

– Вот здорово. До завтра!

Он отключился и несколько секунд сидел с микрофоном в руке, задумчиво уставившись на равнину, которая начала покрываться серым одеялом. Родилась верблюдица, он гоняется за беглым туарегом… Что ни говори, а все-таки необыкновенно бурная неделя выдалась на сторожевом посту в Тидикене, где месяцами совсем ничего не происходит.

Он в очередной раз спросил себя, эта ли картина рисовалась его воображению, когда он поступил в военную академию, и об этом ли он мечтал, когда читал биографию полковника Дюпрэ, горя желанием превзойти его подвиги и превратиться в нового спасителя племен кочевников. Хотя в окрестностях Тидикена уже не было кочевников, они обходили пост стороной и всячески избегали контактов с военными после печального опыта в Адорасе.

Грустно это признавать, но эти самые военные так и не смогли завоевать симпатии местных жителей, видевших в них только бессовестных иностранцев, которые отбирают у них верблюдов, занимают их колодцы и досаждают их женщинам.

На каменистую равнину опустилась ночь, вдалеке захохотала первая гиена, и на небе замерцали робкие звезды. Скоро оно целиком будет усыпано ими – величественное зрелище, которым Разман не уставал любоваться, потому что, возможно, именно эти самые звезды в тихие ночи помогали ему продолжать нести службу после долгого жаркого, тоскливого и безнадежного дня. «Туареги колют звезды своими копьями, чтобы ими освещать свои дороги…» Это крылатая фраза пустыни, всего-навсего фраза, однако тот, кто ее сочинил, хорошо знал эти ночи и эти звезды, знал, что значит часами созерцать их вблизи. Три вещи завораживали его с детства: костер, море, разбивающееся о скалистые утесы, и звезды на безоблачном небе. Глядя на огонь, он отвлекался от своих мыслей; глядя на море, погружался в воспоминания о детстве; а созерцая ночь, чувствовал себя в согласии с самим собой, с прошлым, настоящим и отчасти даже в согласии со своим собственным будущим.

Вдруг туарег возник из темноты, и первое, что преследователи успели заметить, это металлический блеск дула его винтовки.

Они уставились на него, не веря своим глазам. Он не был мертв, не превратился в соляной столб посреди себхи. Он стоял здесь, перед ними, решительно сжимая оружие, с офицерским револьвером на поясе. И его глаза – единственное, что он позволял разглядеть на своем лице, – ясно говорили, что Гасель нажмет на курок при малейшем признаке опасности.

– Воды! – потребовал он.

Лейтенант кивнул головой, и один из солдат дрожащей рукой протянул фляжку. Туарег отступил на два шага, слегка приподнял покрывало и, не сводя с них взгляда, держа винтовку в одной руке, с жадностью начал пить.

Лейтенант попытался потихоньку дотянуться до кобуры, валявшейся на сиденье автомобиля, однако дуло винтовки уставилось прямо в него, и он заметил, как напрягся палец туарега. Он замер, пожалев о своем порыве, сознавая, что не стоит рисковать жизнью, чтобы отомстить за капитана Калеба.

– Я думал, что ты мертв, – сказал он.

– Я знаю, – сказал туарег, напившись. – Я тоже в какой-то момент так подумал… – Он протянул руку, отобрал у одного из солдат тарелку и начал есть пальцами, слегка приподняв лисам. – Но ведь я имохаг, – заметил он. – Пустыня меня уважает.

– Да уж, вижу. Любой другой на твоем месте умер бы. Что теперь ты собираешься делать?

Гасель кивком указал на джип:

– Ты отвезешь меня в горы Сиди-эль-Мадья. Там меня никто не найдет.

– А если я откажусь?

– Мне придется тебя убить, и меня отвезет один из них.

– Они этого не сделают, если я прикажу им этого не делать.

Туарег бросил на него долгий взгляд, словно оценивая, насколько глупо то, что он только что сказал.

– Они тебя не услышат, коли ты будешь уже мертв, – изрек он. – Я ничего не имею против них… – И добавил: – И против тебя… – Мужчина сделал паузу и спокойно заметил: – Хорошо знать, когда выигрываешь и когда проигрываешь. Ты проиграл.

Лейтенант Разман кивнул в знак согласия.

– Ты прав, – признал он. – Я проиграл. Когда рассветет, я отвезу тебя в Сиди-эль-Мадья.

– Когда рассветет – нет. Сейчас!

– Сейчас? – Он изумился. – Ночью?

– Скоро взойдет луна.

– Ты спятил! – воскликнул он. – Даже днем по эргу можно ехать с трудом… Из-за камней лопаются шины и ломаются оси. Ночью мы и километра не проедем.

Туарег не сразу ответил. Он протянул руку, взял тарелку у второго солдата и, сев на землю со скрещенными ногами и прислонив винтовку к колену, жадно поглощал еду, почти давясь.

– Послушай-ка… – объявил он лейтенанту. – Если мы доберемся до колодца в Сиди-эль-Мадья, ты останешься жив. Если не доберемся, я тебя убью, даже если это произойдет не по твоей вине. – Он дал ему время подумать над сказанным и под конец добавил: – И помни, что я – имохар и всегда держу свое слово.

Один из солдат, совсем молодой паренек, убежденно произнес:

– Будьте осторожны, лейтенант. Он сумасшедший и, думаю, способен поступить так, как говорит.

Туарег даже ухом не повел. Он лишь пристально посмотрел на солдата, а затем наставил на него винтовку.