ТУ-104 и другие - [14]
— А при чем тут самолеты, Майка?
Кто-то сильно постучал в дверь.
— Я открою, Майка.
Потянуло улицей, и в комнату, согнувшись, стараясь не задеть притолоку, ввалился Кирилл.
— Ты откуда это?
— Здравствуй, Рита. Майка не приходила?
— Пока нет, — громко вырвалось у меня: мне почему-то очень жаль стало прерванного разговора. — А ты что, не встречал ее сегодня?
Кирилл, обойдя подполье, не снимая мохнатой шапки, тяжело опустился на оттоманку. Я догадалась, что он пьян, но не сильно.
— В том-то и дело, что встречал. А после она ушла... Куда-то. Картошку варить собралась или к посевной готовишься? — Кирилл боднул ногой в сторону подполья.
Кирилл чем-то похож на актера из музкомедии: там в кордебалете такие — с усиками, гладкими проборами, длинноногие, в клетчатых узких брюках.
— Картошку. А Майка правильно сделала, что ушла.
— Почему это?
— Сам знаешь, Кирилл. Все гуляешь?
— Все гуляю, Ритонька. Но ты не бойся. Я тебя не выдам ни расстояниям, ни годам, ни даже собственным обидам... Стихи народные...
— Ты бы хоть шапку снял.
— Пардон, пардон!
— Кирилл, ты зачем Майку обижаешь? Что она тебе плохого сделала? И хоть расскажи, пожалуйста, чем ты занимаешься?
— Я, Ритуля, никто. Человек без прошлого. Как сказали в одном кинофильме, ем мясо, пью вино, играю в кости, люблю женщину. Ты не знаешь, где она?
— Кирилл, тебе сколько лет?
— Без четверти сто!
— Понятно. Взрослый, наверное, а?
— Ну что ты, Ритонька. Не притесняй меня. Я исправлюсь. Перевоспитаюсь. Сегодня подал заявление в советскую печать — ищу работу, дайте мне хоть что-нибудь... Майка предлагает в стюарды. Хи-хи!.. Кирилл Сушков — стюардесса... Рита, а это правда, что Майка забеременела, а? Я что-то, по моим расчетам, не верю...
— Что?!
Майку как будто кто-то выкинул из подполья. Я вздрогнула.
— Что ты сказал?
За стенкой, у тети Паны, глухо закашлялась лаем Мирка, а радио с полуслова плеснуло: «...раз бывает восемнадцать лет...»
Кирилл оцепенел. Майка пронзительно, в упор смотрит ему в глаза. В его узкое небритое лицо.
— Значит, Маечка, я должен стать папой? Я тунеядец, подонок, люмпен-пролетарий... Ты знаешь, я пойду к вам, в стюардессы. Мы станем с тобой, как Сокол и Чайка. Серьезно, Рыжик. Прощайте, подонки, прощайте, родня, Гренада...
— Уходи! — ломающимся голосом кричит Майка. — Уходи!
Кирилл пятится к двери, а тоненькая Майка наступает на него. Только бы она не заревела сейчас.
— Закрывай дверь!.. — И когда дверь захлопывается за Кириллом, голос Майкин тускнеет, теряет силу. — А то так холодно...
В службе ЧП. Бортпроводница Пушкина, прилетевшая из Ленинграда, не довезла на базу «мелочь» — шестикилограммовую посылку. В накладной квитанции она была помечена грифом «цветные металлы».
Ленку таскают по разным начальникам. Алевтину назойливо теребят звонки, и она, по-моему, тоже скоро расплачется.
— Да я просто и не обратила внимания, Алевтина Андреевна, — всхлипывает Ленка, — и не подумала даже, что там может быть это...
Алевтина и слушает и не слушает, все валится у нее из рук, она нервничает, невпопад спрашивает неизвестно кого:
— Что же делать? Что же делать?
В посылке, возможно, было и золото. Во всяком случае, такой слушок пустили по службе девчонки. А при разгрузке самолета, которым прилетела Ленка Пушкина, посылки не оказалось. Рейс ушел дальше на Хабаровск, на Владивосток, и где приземлятся теперь «цветные металлы» — никто не знает. Да и приземлятся ли?
Давно уже, еще в самом начале своей работы стюардессой, я тоже, как и Ленка, летала «третьим номером». «Третий» по инструкции отвечает на борту за сохранность груза, взятого самолетом в порту отправления, за багаж пассажиров. Хлопотное это, ответственное дело. Попробуй только недосчитаться какого-нибудь ящика или чемодана. Акты, вычеты из зарплаты.
«ТУ» несут над землей в своих загерметизированных трюмах-багажниках все что угодно: коровье масло и резиновые шланги, запчасти и киноаппаратуру, человеческую кровь и пушнину, морских свинок и плацентарную сыворотку, геологические пробы и матрицы, радиоактивные изотопы и стиральные машины.
«Третий» все это получает на аэропортовских складах, оформляет в отделах перевозок документы и сдает грузы агентам строго по счету и весу. Все должно быть в порядке — до звукового письма, до килограмма какой-нибудь пряжи.
А тут не довезли посылку!
Вообще-то я уверена, что пропажа найдется — не иголка, но выговор Ленке, как минимум, обеспечен. Вполне возможно, что здесь виноваты грузчики: не заметили ящик, — и он улетел дальше.
Аэрофлотовские грузчики — народ сердитый. Они откровенно презирают нас, девчонок, за то, что мы командуем ими при загрузках, разгрузках самолетов.
Однажды я везла с Дальнего Востока в Ленинград девятнадцать тюков с пушниной. Девятнадцать тюков, набитых голубыми песцами и чернобурыми лисами.
При взвешивании в Ленинграде оказалось, что тюки потяжелели на сто килограммов. Бывает такое. Впитали влагу и потяжелели. У ленинградского весовщика глаза заискрились охотничьим блеском.
— Давай, — говорит мне, — порвем тюки, заактируем порывы, а вес отметим первоначальный. Сто шкур наши. А, красавица?..
Вот подонок, старый! Я плюнула и ушла!
