ТТТ - [11]

8

Ганс не любил Дюссельдорф, несмотря на то, что это был его родной город. Он родился и вырос в этом промышленном гиганте, застроенном бесчисленными фабриками и фабричками, заводами и заводиками, но основное место среди них занимал огромный химический комбинат, производящий удобрения, стиральные порошки, средства для мытья окон, посуды и еще десятки полезных порошков и жидкостей для домохозяек. Химкомбинат, до войны производивший вооружение и боевые газы, во время войны был полностью разрушен союзной авиацией. Однако, после войны он был заново построен по новому американскому проекту и поэтому считался очень современным, удобным и на удивление чистым.

Тем не менее, Ганс не любил свой родной город. Ему нравились небольшие немецкие, аккуратные городки, застроенные семейными коттеджами, возле которых на старинный манер размещались свинарники, курятники и крольчатники. Он мечтал, что когда-нибудь сможет построить такой дом в пригороде, чтобы после работы прийти домой и заняться своим личным хозяйством. А пока что он работал на ненавистном ему химкомбинате дежурным оператором, жил в скромной двухкомнатной квартире и раз в неделю по пятницам ходил в военный клуб, где встречался с бывшими солдатами вермахта за кружкой пива и баварскими колбасками.

Особенно он сдружился за последние годы с бывшим офицером СС Гельмутом Вентцелем, который в далёкие сороковые годы двадцатилетним безусым юнцом участвовал в секретной миссии фюрера в Тибете. Он и сейчас, старый и высохший, выглядел настоящим служакой, с прямой спиной и орлом во взгляде. А как он умел после нескольких кружек пива петь песни фатерланда. Когда старый солдат вскакивал и запевал:

– Горы служат Фюреру и ждут команды «Залп»!» – и все в баре вставали и подхватывали припев:

– «Веди нас, «Фюрер», в бой, Победа за тобой! Весь мир мы покорим с тобой, – у Ганса по спине пробегали мурашки счастливого ужаса, и он всегда удивлялся, как только стены и потолок древней таверны выдерживают такой взрыв живых эмоций.

Вот и сегодня, когда Ганс вошел в клуб, старый Гельмут уже сидел за своим обычным столиком под искусственной пальмой, и возле него уже стояли две кружки тёмного пива. Он призывно махнул Гансу, приглашая к столу. Когда Ганс подошел, уже изрядно набравшийся старый служака посадил его перед собой и, приобняв за плечи и выпучив глаза, вымолвил тайным полушепотом-полусвистом:

– Гансик, ты мне друг, и я хочу рассказать тебе одну старую тайну. Гансик, ты умеешь хранить тайны? Поклянись, что никому не расскажешь того, что я тебе сообщу сейчас.

После того, как Ганс поклялся именем фюрера, благодарный старик продолжил:

– В конце тридцатых годов меня послали по поручению самого Адольфа, – он закатил глаза от восхищения и поднял вверх скрюченный от ревматизма указательный палец, – в секретную экспедицию на Тибет. Мы там искали загадочную страну Шамбалу, в которой живут боги, мудрейшие из мудрых, одним словом – Учителя. Три года мы слонялись по этой высокогорной таинственной стране с самым загадочным народом на земле. Ветры, вьюги, морозы, и это летом, когда внизу в долинах зреет виноград и чай. Вокруг беднейший народец-тибетцы, питается только молоком от яков, костры разводит «кизяком» от них, и от холода спасается в их толстых и тёплых шкурах. Быки у них там такие высокогорные. Зато молятся они своим богам целыми сутками – с утра и до утра.

Вот однажды попали мы в жестокую пургу. Лето в зените, а мы на голом скалистом перевале замерзаем всей экспедицией из восьми немцев и трёх проводников из местных племён. Ветер с ног валит, снегом лицо забивает, яки вьючные легли мордой от ветра, прикрыли носы шерстью, и дремлют. Они привычные, а нам совсем конец приходит. И вдруг откуда-то выходит к нам странный человек в лёгкой летней одежде с посохом в руках и в сандалиях на босу ногу. Мы глаза выпучили – откуда он в этой одежонке здесь взялся. А он улыбнулся нам, сказал что-то нашим проводникам и указал перед собой, приглашая идти по тропе вниз с перевала. Проводники нас тоже приглашают, но сами не идут, говорят, что им нельзя туда. А нам делать нечего – или здесь сгинуть, или, может быть, там ещё поживём. Пошли мы за незнакомцем. Откуда-то взялась широкая чистая тропа, прошли мы по ней минут пять и подошли ко входу в большую пещеру. Я гляжу внимательно, стараюсь путь запоминать, но дороги обратной не видно за снежной метелью. А пещера, точно, странная какая-то – вход очень правильной формы, дверей никаких нет, а как только вошли, сразу тепло стало, хоть раздевайся.

Отвели нас по длинному коридору в отдельную пещеру или, точнее, в комнату, потолок высоченный, стены ровные, покрыты розовой плиткой, не то гранитной, не то мраморной. Усадили по-восточному на ковёр, принесли чай, молоко, лепешки с сыром. Мы как только поели, так сразу спать захотели, и нас тут же на ковре и уложили. А ночью я проснулся, по нужде надо выйти, а куда идти – не знаю. От стен свет слабый идет, вижу несколько дверей в зале. Прошёл я одну, другую – никого и ничего. Прошел через третью и обомлел.

Попал я в странную комнату, вроде их усыпальницы. Стоят посреди просторного зала три каменных, едва прикрытых циновками ложа, а на них возлежат три гигантских человека, метра под три с половиной ростом, волосы белые, как молоко, и не понять, то ли они спят, то ли это мумии хорошо сохраненные. Лица величественные, спокойные, одно даже вроде улыбающееся, руки вытянуты вдоль тела. Тела завернуты в какие-то полотна, а в головах у них из камня вырублена каменная полураспустившаяся роза, и внутри бутона лежит сияющий камень. Светится камень тот глубоким сочным оранжевым светом, искорки в нем играют, лучики постреливают.