Тщета, или Крушение «Титана» - [7]
«Ты говорил капитану. На мой взгляд, курсы обучения в Аннаполисе и в Королевском Военно-Морском Колледже сравнимы по своей полноте. Что ты думаешь о теориях течений Морли?»
«Они кажутся правдоподобными», сказал Роуланд, невольно опуская слово «сэр»; «но, по-моему, в большинстве случаев теория Морли приводила к ошибочным результатам».
«Да, и я тоже так считаю. Случалось ли тебе когда-нибудь в тумане определять расстояние до приближающихся льдов по уровню падения температуры?»
«Без сколько-нибудь надежного результата. Но, по-видимому, это зависит только от вычислений и их продолжительности. Холод есть отрицательное тепло, поэтому он может рассматриваться как энергия излучения, которая уменьшается соразмерно квадратному корню от расстояния».
Одно мгновение помощник стоял, устремив свой взгляд вперед и мурлыча про себя какой-то мотив. Затем, сказав: «да, согласен», ушел на свое место.
«Должно быть, у него железный желудок», пробормотал он, всматриваясь в нактоуз; «или боцман ошибся кружкой, и наркотическую дозу принял кто-то другой».
Роуланд циничной улыбкой проводил помощника. «Удивляюсь», спросил он про себя, «как он снисходит до разговора о навигации с матросом у фок-мачты. Зачем я здесь, вне своей очереди? Может это связано с той бутылкой?» Он возобновил свои короткие пассажи по краю мостика и довольно мрачное движение мыслей, потревоженное офицером. «Надолго ли», размышлял он, «хватило бы его амбиции и любви к своему делу, после того, как он встретил, завоевал и потерял свою единственную женщину в этом мире? Зачем неудача в отношениях с одной из миллиона женщин, живущей и любящей, способна возобладать над всеми жизненными благами и, вывернув естество человека его адской стороной, погубить его? Чей женой она стала? Какого-то, наверное, незнакомца, увлекшего ее некоторыми внешними и умственными достоинствами спустя много времени после моего изгнания. Которому не нужно было любить ее… он и без этого имел больше шансов. И он ступил в мой рай спокойно и легко. Говорят, «дела Господа превосходны», а на небесах исполняются наши заветные желания — поскольку искренна наша вера. Это значит (если это что-нибудь значит), что, заслужив лишь страх и презрение в ответ на свою не узнанную верность, меня после такой жизни ждет награда — любовь и благосклонность ее души. Люблю ли я ее душу? Обладает ли ее душа красивыми лицом и фигурой, осанкой Венеры? Имеет ли ее душа темно-синие глаза и сладкий, мелодичный голос? Есть ли в ее душе остроумие, элегантность, очарование? Обильна ли она состраданием к страждущим? Это то, что я любил. Я не люблю ее душу, если она у ней есть. Мне не нужна ее душа. Я хочу ее… мне нужна она». Он перестал ходить и склонился над поручнем ограждения мостика, устремившись взглядом в туман. Сейчас он произносил свои мысли вслух, а первый помощник, чертивший внутри курс судна, секунду послушал, и вышел наружу. «На него подействовало», прошептал он третьему помощнику. Затем он нажал кнопку вызова капитана, коротким сигналом парового свистка вызвал боцмана, и продолжил наблюдение за впередсмотрящим, одурманенным наркотиком, покуда третий помощник вел корабль.
Паровой сигнал для боцмана настолько обычен на корабле, что чаще всего оставляется без внимания. Сейчас сигнал вызвал, кроме боцмана, кое-кого еще. Маленькая фигура в ночной рубашке поднялась с койки в каюте-салоне и, широко открыв глаза, нащупала дорогу к палубе, оставшись незаметной для вахтенного. Белые босые ступни не испытывали холода, семеня по настилу верхней палубы, и, когда капитан с боцманом подошли к мостику, фигурка достигла входа в отделение для пассажиров третьего класса.
«И говорят», продолжил Роуланд, когда трое наблюдали и слушали его, «о прекрасной любви и заботе милосердного и всемогущего Господа — давшего мне мои недостатки, и способность любить, и затем встречу с Мирой Гонт. И это милосердие ко мне? Великий эволюционный принцип, согласно которому жизнь расы продолжается живым индивидуумом, отчасти совместим с идеей Бога как первопричиной. Но неужели тот, кто гибнет из неспособности выживать, должен любить или благодарить этого Бога? Не должен! Я отрицаю это согласно гипотезе, что Он существует! А ввиду полного отсутствия свидетельств Его бытия я утверждаю для себя единство причины и следствия — которого достаточно для объяснения Вселенной и меня. Милостивый Господь… добрый, любящий, справедливый, и милостивый Господь…» Его одолел приступ невольного смеха, прерванный хлопками его рук по своему животу и голове. «Что у меня болит?» спросил он с одышкой; «У меня такое чувство, словно я проглотил угли… и моя голова… и мои глаза… Я не вижу». Боль на мгновение исчезла, и он снова засмеялся. «Что с правым якорем? Он движется. Он меняется. Он… что? Что это, в самом деле? В конце… и оконное стекло… и запасные якоря… и шлюпбалки… все ожило… все движется».
Зрелище было бы ужасающим для здравого рассудка, но в нем оно вызвало только сильное и неудержимое веселье. Два нижерасположенных поручня, ведших к корме, вознеслись перед ним туманным треугольником, ограждавшим названные им палубные предметы. Оконное стекло стало страшилищем, черным и угрожающим. Пара концевых бочонков явились выпученными, темными глазами неописуемого монстра с ногами и щупальцами из многочисленных проводов. И это существо ползало внутри треугольника. Кат-балки были многоголовыми змеями, пляшущими на своих хвостах, якоря сами собой изгибались и извивались в виде огромных мохнатых гусениц. Лицами последних были две белые маячные башни, ухмылявшиеся на него. Взявшись руками за поручни мостика, он безмолвно смеялся над этим неземным зрелищем со слезами, стекавшими по его лицу. Беззвучно приблизившаяся к нему троица отступила в ожидании, в то время как под ними маленькая белая фигура, словно влекомая смехом, свернула на лестницу, ведшую к верхней палубе.
Гигантские пауки и крошечные люди, кровопролитные битвы муравьев, отчаянные сражения микробов, путешествия внутри человеческого тела и невообразимые вселенные, заключенные в атомах — проникновение в микромир издавна было заветной мечтой фантастов.Антология «Битва чудовищ» начинает в серии «Polaris» публикацию забытых и редких произведений, объединенных общей темой «приключений в микромире». В антологию вошли произведения 1890-х — 1920-х гг.
Короткая повесть не слишком удачливого американского писателя Моргана Робертсона, бывшего некогда моряком, уже давно признана едва ли не самым удивительным предсказанием в современной истории. Принято считать, что автор с поразительной точностью описал катастрофу парохода «Титаник» (в книге он имеет название «Титан») за 14 лет до того, как она произошла. Долгое время русскоязычный читатель, не имея возможности ознакомится с повестью, вынужден был верить на слово разного рода интерпретаторам, которые и сами, порой, имели о творении Робертсона весьма смутное представление.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.