Тщета, или Крушение «Титана» - [16]
Роуланд встал, но сел обратно под нажимом сопровождавшего его мужчины — который обратился к капитану Брюсу и произнес спокойным голосом:
«Я видел полярного медведя, убитого этим человеком в равном бою. Я видел после этого его руку и, покуда он оставался между жизнью и смертью, я не слышал ни стонов, ни жалоб. Он может драться за себя, когда он здоров, а когда он болен, я сделаю это за него. Если вы еще раз оскорбите его при мне, я вобью ваши зубы в вашу глотку».
Глава 12
Наступившая пауза, когда два капитана смотрели друг на друга, прервалась адвокатом, сказавшим:
«Истинный это рассказ или ложный, он, безусловно, не влияет на юридическую законность полиса. Если это случилось, то уже после вступления полиса в законную силу, и прежде крушения «Титана».
«Но утаивание… утаивание», вскрикнул Мейер в волнении.
«Не влияет, так или иначе. Если он что-то утаил, это было сделано после крушения, и после подтверждения ваших обязательств. Это не было даже баратрией. Вам придется выплачивать эту страховку.
«Я не буду платить. Не буду. Мы будем спорить в суде». Возбужденный Мейер затопал по полу туда и сюда, вдруг остановился с торжествующей улыбкой и покачал пальцем перед адвокатским лицом.
«И даже если ввиду этого сокрытия полис остается в силе, достаточно одного факта, что во время столкновении «Титана» с айсбергом у него наблюдателем был пьяный человек. Выдвигайте свой иск. Я не буду платить. Он был совладельцем».
«У вас нет свидетелей этого утверждения», сказал адвокат. Мейер посмотрел на собравшихся и улыбка сошла с его лица.
«Капитан Брюс ошибся», сказал Остен. Этот человек был пьяным в Нью-Йорке, наравне с другими членами экипажа. Но он был трезвым и вполне компетентным, будучи наблюдателем. Я обсуждал с ним на мостике вопросы навигации во время его вахты, и он говорил здраво».
«Но еще и десяти минут не прошло, как вы сказали, что он вплоть до столкновения находился в белой горячке», сказал Мейер.
«То, что я сказал, и мое признание под присягой — это две разные вещи», напряженно сказал офицер. «Я мог произнести что-то в драматический момент — когда нас обвиняли в столь постыдном преступлении. Теперь я говорю, что Джон Роуланд, каким бы ни было его состояние в предшествующую ночь, во время кораблекрушения „Титана“ был трезвым и вполне сведущим впередсмотрящим».
«Благодарю вас», сухо произнес Роуланд первому помощнику и, глядя в вопрошающее лицо Мейера, сказал:
«По моему, не самое лучшее — выставлять меня на весь мир пьяницей, чтобы наказать судоходную компанию или этих двоих. Баратрия, насколько я знаю, это незаконное действие в море капитана или экипажа, повлекшее за собой повреждение или утрату. Но это при условии, что виновники относятся к наемным работникам. Верно ли я понял, что капитан Брюс был совладельцем „Титана“?»
«Да», сказал Мейер, «он владеет капиталом; а мы покрываем ущерб от баратрии, однако действия совладельца страховка не покрывает».
«Тогда как незаконное действие», продолжил Роуланд «совершенное капитаном-совладельцем, могшее вызвать кораблекрушение, и при совершении которого кораблекрушение имело место, лишает полис его юридической силы».
«Конечно», торопливо сказал Мейер. «Вы были пьяным впередсмотрящим — вы были чрезвычайно пьяным, по его словам. Вы поклянетесь в этом, мой друг, так ведь? У страховщиков не принято доверять. Этим отменяется страховка. Вы это признаете, г-н Томпсон, так ведь?»
«Таков закон», холодно сказал адвокат.
«Был ли г-н Остен также совладельцем?» спросил Роуланд, невзирая на точку зрения Мейера.
«Одна акция, не так ли, г-н Остен?» спросил Мейер, потирая руки и улыбаясь. Остен оставил это без возражения, и Роуланд продолжил:
«Таким образом, повредив сознание матроса наркотиком и доверив ему наблюдение в этом состоянии вплоть до столкновения «Титана» с айсбергом, капитан Брюс и г-н Остен в качестве совладельцев совершили действие, аннулирующее договор о страховании этого корабля».
«Ты проклятый, лживый негодяй!» взревел капитан Брюс. С угрожающим выражением лица он рванулся к Роуланду. На полпути его остановил удар огромного загорелого кулака, который его заставил двигаться, спотыкаясь и шатаясь, через комнату к Селфриджу с девочкой, через которых он сполз на пол. Глядя на эту взлохмаченную кучу, вскочили на ноги все, кроме капитана Барри, отвлеченного следами зубов на костяшках руки.
«Я предупреждал вас быть осмотрительным», сказал капитан Барри. Оказывайте к моему другу уважение». Он внимательно взглянул на первого помощника, словно приглашая его на повторный вызов. Но тот отступил усаживать в кресло поверженного капитана Брюса, который пробовал свои шатающиеся зубы, плевался кровью на пол, и мало-помалу осознавал факт нокаута — причем от руки американца.
Крошка Мира, невредимая, но очень испуганная, начала плакать и звать Роуланда на свой манер, к удивлению, и даже стыду деда, старавшегося успокоить ее.
«Деми»[3] кричала она, вырываясь к нему; «Мне нужен Деми… Деми… Дееми».
«Ах, какая серьезная девочка», насмешливо сказал Мейер, глядя на нее сверху вниз. «Где ты научилась этому слову?»
«Это мое прозвище», сказал Роуланд, невольно улыбаясь. «Она сама выдумала это слово», разъяснил он встревоженному Селфриджу, который еще не вполне понял, что произошло; «я так и не сумел прекратить это, не в силах прибегать к строгости. Дайте мне ее, сэр». Он взял девочку и сел, а она прильнула к нему и, довольная, вскоре успокоилась.
Гигантские пауки и крошечные люди, кровопролитные битвы муравьев, отчаянные сражения микробов, путешествия внутри человеческого тела и невообразимые вселенные, заключенные в атомах — проникновение в микромир издавна было заветной мечтой фантастов.Антология «Битва чудовищ» начинает в серии «Polaris» публикацию забытых и редких произведений, объединенных общей темой «приключений в микромире». В антологию вошли произведения 1890-х — 1920-х гг.
Короткая повесть не слишком удачливого американского писателя Моргана Робертсона, бывшего некогда моряком, уже давно признана едва ли не самым удивительным предсказанием в современной истории. Принято считать, что автор с поразительной точностью описал катастрофу парохода «Титаник» (в книге он имеет название «Титан») за 14 лет до того, как она произошла. Долгое время русскоязычный читатель, не имея возможности ознакомится с повестью, вынужден был верить на слово разного рода интерпретаторам, которые и сами, порой, имели о творении Робертсона весьма смутное представление.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.