Тщеславие - [28]

Сергею не хотелось уличать Павла Анатольевича в том, что он выдумал свой мир. Но какой смысл? - Ему ведь объяснили причину этого бзика. Открыть для себя какие6-то тайны? Зачем? Хотя... Если подумать - просто слушать Павла Анатольевича - станет очень быстро скучно. Может, попытаться вжиться в его ситуацию или представить параллельный сюжет с рассказанным его кинематографическим товарищем? Или задать ему другие вопросы? Не о знаменитостях. А совсем о другом. Вечером Сергей извинился перед Александрой Ильиничной, сказал, что он хочет побродить по парку с Павлом Анатольевичем и поговорить с ним.

Павел Анатольевич с воодушевление рассказывал ему, как снимался "Сорок первый", как Чухрай спрашивал его, правильно ли он сделал, что на главную роль пригласил Извицкую, или рассказывал, как снималась знаменитая сцена в фильме "На семи ветрах с Ларисой Лужиной, и как он ушел со съемочной площадки, чтобы не смущать Лорочку. Сергей слушал и ждал случая, как перевести разговор на другое". Павел Анатольевич! А вот те, кто управляет кино (он не мог же его выдать, что главврач рассказал ему всю историю великого деятеля мирового кинематографа) - они ведь наверняка бывали на съемочных площадках - как они себя ведут?". Павел Анатольевич, не меняя интонации, продолжал: "Ну да, ну да! Очень часто. Вот иду один раз я по коридору (наверное, забрел туда, где был я - подумал Сергей), и вижу начальника отдела производства. Ну, думаю, сейчас спросит, приготовил ли я тут Павел Анатольевич на мгновение задумался - новая роль требовала другого объяснения - предложения об оплате зарубежных артистов в картине Бондарчука. Я бросился к себе за бумагами... Знаете - нужные не всегда под руками...". Потом Павел Анатольевич рассказывал что-то о бумагах - правдивый вымышленный рассказ. Сергей сразу представил себе всю картину - словно на широкоформатном экране: вот испуганный Павел Анатольевич метнулся в свой аппендикс - не оглядываясь, не останавливаясь, почти зажмурясь - не узнал ли его начальник управления, как, мобилизовав все свои душевные силенки, вошел как ни в чем не бывало в свою комнату, где сидели еще три или четыре клерка его уровня, или чуть выше, или - чуть ниже - какая вобщем разница! Сергей уже не слышал вершителя судеб современного кинематографа, а уже был им, уже садился за стол и начал перекладывать с места на место различные буклеты, разные журналы - "Советский экран", польский "Фильм", "Искусство кино", но поскольку страх еще не отпустил его, он не мог заниматься бумагами, а рассматривал картинки, и вот уже он говорит с Беатрис Тышкевич (или Барбарой Брыльской? - но, в принципе, какая разница - обе что надо!), вот он уже советует Эльдару в задуманный им фильм взять лучше Барбару, поскольку ее красота не столь царственна, как у Беатрис, и Эльдар благодарит, говорит, что подумает, и, вероятнее всего, когда сценарий будет утвержден, он пошлет приглашение именно Барбаре. Сергей чувствовал, что картинки в журнале отвлекают его от встречи с кумиром, пусть и не на бронзовом коне, но налитым бюрократической мощью государства и что смять его - т-фу! - плевое дело! А как надо держаться с начальством, если тебе нужна квартира и ты стоишь на очереди! Вылетел с работы - на новом месте новая очередь на пятнадцать лет. А это уже за пределами пенсионного возраста! Сергей даже передернулся от этих мыслей, подумал, каково человечку все время жить в таком напряге, если он только за эту, сжатую в сотые доли секунды ситуацию, пережил и страх, и унижение, и безысходность. И как от этого спастись? Бедный Гулямов! Вот почему он с любым на этом "Шашлыкфильме" здоровался первым прижимал руку к сердцу и спрашивал,как здоровье, семья и все прочее. Ему, никогда раньше не работавшему в местном или смешанном коллективе все это было в диковинку, но сейчас диковинка открывала свой иной, зловещий смысл. Сергей вылез из шкуры Павла Анатольевича и задал тому вопрос как раз по теме, о которой только что рассуждал его спутник. "Павел Анатольевич! А вот с иностранных съемок трудно вам было получить, ну, скажем, те же доллары?". - "Да зачем советскому человеку доллары?". - "Как, зачем? В той же "Березке" такие товары можно отхватить. Джинсы, например". (Сергей повеселел внутри: хорош будет этот в джинсах!), но Павел Анатольевич не уловил ничего плохого и ответил просто: "Что вы, Сергей Егорович! В Комитете не принято ходить в джинсах. А валюта... Даже Бондарчуку за фильм "Ватерлоо" ее не дали: сказали: разве вам не хватает на жизнь? Или вы, советский режиссер, хотите стать миллионером? Это же против нашей морали!". - "Не знаю, не знаю, - решил подначить идеолога кино Сергей. - С долларами такую красотку можно снять у метрополя!". - "Да зачем же Бондарчуку красотки - у него жена - лучше любой красотки!". И Сергей подумал: "Несчастный человек, давший советы несметному числу актеров и режиссеров, можно сказать, двигавший мировой кинопроцесс, даже не подумал, что красотку можно снять и ему, а не только Бондарчуку. Но какая там красотка - жены не было у Павла Анатольевича. Может, и была на ранней советско-романтической юности, да потом ушла от тупика, однообразия, бесперспективности. Вот так. Гармоничное общество - не за горами. В отличие от коммунизма на армянский манер.