Труп в оранжерее - [29]

Человек рассматривал его сверху вниз в течение нескольких мгновений и затем ответил:

— Мистер Граймторп.

— Нет, в самом деле? — спросил лорд Питер. — Только подумайте. Именно тот человек, которого я хотел видеть. Образцовая ферма, не так ли? Куда бы я ни отправился вдоль или поперек Северного райдинга, я слышу о мистере Граймторпе. «Масло Граймторпа самое лучшее»; «Овечья шерсть Граймторпа никогда не рвется»; «Свинина Граймторпа тает во рту»; «Для ирландского рагу возьмите баранину Граймторпа»; «Живот, набитый говядиной Граймторпа, никогда не печалится». Моим заветным желанием было увидеть мистера Граймторпа во плоти. А вы, без сомнения, его ярый сторонник и правая рука. Вы вскакиваете с кровати перед началом дня, чтобы подоить коров посреди пахнущего сена. Вы, когда тени вечера сгущаются, домой из гор ведете овцу с кротким взором. Вы при ярком и гостеприимном огне очага рассказываете вашим милым младенцам истории давних дней. Замечательная жизнь, хотя, возможно, немного монотонная зимой. Позвольте мне пожать вашу честную руку.

Был ли человек тронут этой лирической вспышкой или слабеющий свет не был слишком тусклым, чтобы скрыть бледный блеск металла в ладони лорда Питера, но, во всяком случае, он немного отодвинулся от ворот.

— Огромное спасибо, дружище, — сказал Питер, проскальзывая мимо него. — Я понимаю это так, что найду мистера Граймторпа в доме?

Человек молчал, пока Уимзи не прошел около дюжины ярдов по мощеной дорожке, а затем окликнул его, не оборачиваясь:

— Мистер!

— Да, старина? — приветливо ответил Питер, возвращаясь.

— Может случиться, что он натравит собаку.

— Не может этого быть, — сказал Питер. — Преданная собака приветствует возвращение блудного сына. Сцена семейного торжества. «Мой родной, давно потерянный мальчик!» Рыдания и речи, пиво повсюду на восхищенной арендованной земле. Веселье у старого домашнего очага, пока балки не зазвенят и всю копченую ветчину не снимут для участия в кутеже. Спокойной ночи, сладкий Принц, пока коровы не придут домой, и собаки не съедят Иезавель, когда собаки весны идут по следам зимы. — «Я думаю, — добавил он про себя, — они закончат пить чай».

Когда лорд Питер приблизился к двери фермы, его настроение улучшилось. Он любил наносить такого рода визиты. Питер пристрастился к расследованию преступлений, как мог бы, при наличии другого темперамента или телосложения, пристраститься к индийскому гашишу — за его волнующие свойства — в момент, когда жизнь казалась пылью и пеплом, но первоначально в его характере не было склонности к расследованиям. Он почти ничего не ожидал от расспросов в Грайдерс-Холле, хотя мог бы, вероятно, извлечь всю нужную ему информацию с помощью разумной демонстрации налоговых сертификатов казначейства мрачному человеку у ворот.

Паркер бы, по всей вероятности, так и поступил; ему платили за то, чтобы он расследовал преступления и больше ничего не делал, и ни природные таланты, ни образование (полученное в средней школе в Барроуин-Фернесс) не побуждали его отклоняться на запасные пути в глубине плохо контролируемого воображения. Но лорду Питеру мир представлялся интересным лабиринтом побочных вопросов. Он был уважаемый ученый, знаток пяти или шести языков, музыкант с некоторым навыком и гораздо большим пониманием, эксперт в токсикологии, собиратель редких изданий, интересный человек, ведущий светский образ жизни, и обычный сластолюбец. Он был замечен в половине первого дня в воскресенье, когда гулял в Гайд-парке в цилиндре и сюртуке, читая «News of the world». Страсть к неизведанному заставила его охотиться за непонятными брошюрами в Британском музее, чтобы распутать волнующую историю о сборщиках подоходного налога и выяснить, куда утекали его собственные средства. В этом случае очаровательная проблема йоркширского фермера, который обычно натравливает собак? на случайных посетителей, обязательно требовала изучения в личной беседе. Результат оказался неожиданным.

Его первый стук остался незамеченным, и он постучал снова. На сей раз послышалось какое-то движение, и неприветливый голос выкрикнул:

— Ладно, тогда, черт побери, пойди и впусти, кого там принесло, — сопровождаемый звуком какого-то предмета, упавшего или брошенного через комнату.

Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появилась темноволосая и симпатичная девочка приблизительно семи лет, которая потирала руку, как если бы ударилась обо что-то. Она стояла в оборонительной позиции загораживая порог, пока тот же самый голос не прорычал нетерпеливо:

— Ну, кто там пожаловал?

— Добрый вечер, — сказал Уимзи, снимая шляпу. — Надеюсь, вы извините меня за вторжение. Я живу в охотничьем домике в Ридлсдейле.

— Ну и что с того? — перебил его голос. Поверх головы ребенка Уимзи разглядел силуэт крупного коренастого человека, курящего у огромного камина. Не было никакого света, кроме отблесков огня, поскольку окно было маленькое и уже наступили сумерки. Комната казалась большой, но за высоким сиденьем из дуба, пересекающим ее поперек, сгущалась непроницаемая чернота.

— Могу я войти? — спросил Уимзи.

— Если вам нужно, — сказал человек нелюбезно. — Отойди от двери, девчонка; чего ты уставилась? Иди к своей матери, и пусть она объяснит тебе, как нужно себя вести.