Труп на рельсах - [2]

— Да отстань ты! Чего привязался?

— Нет, погоди! Прятаться от меня надумал, сучонок? Я тебя проучу! Я тебе покажу, как бегать от Ларри Нотта!..

— Да отвяжись, говорю!

Притормозив на каблуках, Лаки резко остановился. Все его тело свернулось и напряглось, точно пружина, а затем развернулось — в одном бешеном, отчаянном броске. Костыль, все еще зажатый в руке, врезался легавому в голову. Лаки даже показалось, он слышал, как хрустнули кости черепа. Затем настала тишина. Он стоял и смотрел на нечто темное и бесформенное, распростертое на рельсах.

II

Он бежал вдоль путей и вдруг почувствовал, что в руке у него до сих пор зажат костыль. Размахнулся и отбросил его куда-то в сторону. Послышался плеск. Очевидно, железяка угодила в канаву. Затем, сообразив, что по путям ходить опасно — каждый шаг эхом отдается в рельсах, — он резко свернул и, перебравшись через канаву, двинулся к шоссе. Он шагал вдоль дороги напористо и быстро, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не побежать. Каждая пролетавшая мимо машина заставляла его останавливаться. Он выжидал, затаив дыхание и прислушиваясь, не затормозила ли она где-нибудь впереди. Наконец, оказавшись на перекрестке, резко взял вправо. Тут уже можно было бежать — дорога заброшенная, плохо освещенная, в отличие от автомагистрали, да и машин проезжало совсем немного. Бег утомил его, зато помог унять тошноту, подкатывавшую к горлу. Потом Лаки увидел дорожный указатель, и выяснилось, что до Лос-Анджелеса отсюда семнадцать миль и что находится город слева. Он свернул влево, шел, бежал, иногда, вконец запыхавшись, останавливался передохнуть. Спустя некоторое время до него наконец дошло, почему он так спешит в этот самый Лос-Анджелес. Дело в том, что благотворительная кухня, где кормили супом, открывалась ровно в семь утра. В этой самой кухне он вчера ужинал, и ему надо было обязательно быть там утром, к открытию, чтоб доказать, что он никуда не уезжал.

И вот, когда фонари погасли и резко и все сразу, наступил рассвет, как это всегда бывает в Калифорнии, он добрался до окраин города. Часы подсказали ему, что сейчас десять минут шестого. «Время еще есть», — подумал он. И двинулся дальше все той же торопливой, слегка шаркающей походкой, хотя уже окончательно выдохся.

Было без десяти семь, когда он оказался рядом с кухней и быстро прошел мимо дверей. Ему хотелось быть в очереди последним, чтоб успеть перемолвиться словечком с Шорти, мужчиной, стоявшим на раздаче супа. А разве перемолвишься, когда сзади тебя подгоняют нетерпеливые бродяги, жаждущие получить свою порцию?..

Шорти узнал его:

— Все еще здесь ошиваешься?

— Все еще тут.

— А на твое место три претендента. Почитай вот уже месяц, как дожидаются, когда ты наконец свалишь…

— А я думал, тебя сегодня не будет.

— Кого? Меня?

— Ну да. Сегодня же воскресенье.

— Воскресенье? Проснись, парень, сегодня суббота.

— Суббота? Шутишь, что ли?

— Да провалиться мне на этом самом месте, если не суббота! И день особенный. Сегодня в городе большой праздник.

— По мне, так все дни одинаковы.

— Но только не этот. Сегодня парад.

— Правда? И в честь чего это?

— Ага. Храмовники. И тебе на это представление вход бесплатный.

— Нормально. Кстати, я — Лаки.

— А я — Шорти. Хоть и росту во мне шесть футов с хвостиком.

— Видишь, в этом мы не похожи. Лично мне всегда везет.

— Ты уверен?

— Как, к примеру, насчет кусочка мяса, а?

— Мяса сегодня не полагается. И ничего я тебе не дам.

— Не дашь?

— Ладно, так и быть. Подставляй тарелку и быстро отваливай. Чтоб другие не видели.

— Спасибочки.

— Не за что, Лаки. Так ты смотри не пропусти парад.

— Ни за что.

Он уселся за грубо сколоченный стол рядом с другими посетителями, обмакнул кусочек хлеба в суп, вытащил, пытался есть, но горло сдавило от какого-то странного возбуждения, и отщипывать приходилось по крошке. От Шорти он добился всего, чего хотел. Зафиксировал в его памяти не только день, но и дату, потому как парады храмовников проводятся раз в год, в строго определенный день. Зафиксировал также и имя, и даже умудрился пошутить при этом. Уж теперь Шорти ни за что его не забудет. Горло наконец отпустило, и он одним махом проглотил кусок мяса, точно голодный волк.

На улице, неподалеку от кухни, он увидел вывеску:

«АПТЕКА ЛИНКОЛЬН-ПАРК.

КАФЕТЕРИЙ ЛИНКОЛЬН-ПАРК»

— А где этот самый парк, а, приятель?

Если парк большой, там можно найти укромный уголок и прикорнуть маленько, дать роздых ноющим ногам.

— Иди прямо. Сам увидишь.

Парк был обнесен изгородью. Но он нашел калитку, отпер ее и скользнул внутрь. Впереди густые заросли, но земля сырая — то ли дождик ночью прошел, то ли от ручья, протекавшего там. Он перешел ручей по узенькому мостику, двинулся вперед по тропинке. Добрался до конюшен. Дверь была приоткрыта, и он заглянул. Внутри пусто, весь пол густо устлан свежим сеном.

Он вошел, забился в темный уголок, зарылся в сено, закрыл глаза. И на несколько минут все ушло куда-то, осталось лишь ощущение тепла, покоя и безопасности. Но затем в мозгу снова начало сверлить. Где он провел ночь? Что он скажет, если его спросят, где он провел прошлую ночь?.. Лаки пытался придумать ответ, но как-то не очень получалось. Нет, конечно, можно сказать, что эту ночь он провел там же, где и предыдущую. Но вся загвоздка в том, что в ту ночь его в Лос-Анджелесе не было. Он провел ее в Санта-Барбаре и приехал в город утром на попутном грузовике. Он ни разу не ночевал в этом самом Лос-Анджелесе. Он не знал здешних мест. Но ему придется отвечать на вопросы, и вот теперь они так и вонзались ему в мозг. Точно гвозди, вколачиваемые молотком.