Труп на балетной сцене - [82]

Лэндис только пожал плечами.

— Твои мыслительные способности впечатляют, — буркнул он. — Однако хочу заметить, что ключом к обвинению является доказательство. Согласна? Если ты права, в анализах крови Электры должны обнаружить это самое мистенфло. Я наведу справки у врачей в больнице Святого Луки. Спрошу у Викторин Как-ее-там, не теряла ли она таблеток. Сомневаюсь, чтобы Фрэнк Эндикот обнаружил пропажу двух колес экстази, но попытаю и его. Если все сойдется, вызову Хейдена и погоняю. Но должен предупредить: без вещественных доказательств дело не склеится. Ты готова дать письменные показания? Встретиться с ним лицом к лицу в суде?

До этого Джульет не задумывалась о последствиях своих шагов. Одно дело — все прокрутить в голове и изложить Лэндису, совсем иное — выступить в роли официального свидетеля. Она вспомнила Рут, которая попросила ее помочь с «Большими надеждами», а вовсе не срывать постановку в последний момент, потребовав ареста главного исполнителя.

Затем вспомнила неподвижную Электру, расплывающуюся лужицу крови у ее ног. И ответила:

— Да, готова.

Лэндис позвонил ей вечером около семи. Не было никаких надежд выявить мистенфло в анализах крови Электры. Доктор Чен объяснила, что единственная лаборатория, в которой имеется оборудование, чтобы сделать подобный анализ, находится в Монреале. К тому же вещество распадается в крови в течение двух часов после введения в организм.

Мадемуазель Вэлланкур вспомнила, что около месяца назад она не могла сообразить, куда засунула пару таблеток мистенфло. Но потом решила, что переложила их в контейнер для лекарств, который постоянно носит в сумочке. Лекарство у нее повсюду: дома, на работе, в кошельках. Оно требуется ей постоянно. Очевидно, что Викторин, когда прошло столько времени, не могла заявить под присягой, что таблетки были украдены.

А Фрэнк Эндикот, когда Лэндис спросил, не пропадала ли у него пара таблеток экстази, откровенно рассмеялся, но, вспомнив, что разговаривает с представителем закона, спохватился и ответил, что в те давние-давние времена, когда он торговал такими вещами, никогда не вел столь скрупулезного учета товара.

Вот и все.

— Сожалею, Джули, — добавил Мюррей. — Мне по душе твоя теория. Возможно, что ты права. Но все, что ты накопала, мы, полицейские, называем пузырями. Даже если представить, что Викторин подтвердила бы пропажу нескольких таблеток, мне еще ни разу не приходилось слышать о свидетелях-нюхательщиках.

— Очень остроумно.

— Не кати на меня бочку, дорогуша. Я бы вытряс из парня душу, будь у меня хоть одно настоящее доказательство. Вот если бы ты заставила тогда тупицу Пелтца забрать с собой рюкзак, у нас была бы четкая цепочка улик, и, как знать, не исключено, мы сумели бы воспользоваться тем, что обнаружили внутри…

— Мне как-то не приходило в голову…

Мюррей как бы не заметил, что его перебили.

— …и состряпали бы дельце. А так, не доказательства, а тухлятина. Мне нечем припереть субчика к стенке. Извини, Джули. Иногда плохие парни берут верх над хорошими.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Во вторник седьмого сентября, в день гала-открытия шестьдесят второго сезона балетной труппы Янча в Нью-Йорке, Джульет послала Рут дюжину роз и карточку с пожеланием успеха на диккенсовском поприще.

Рут позвонила перед самым полуднем, поблагодарила за цветы и спросила:

— Не знаешь, сильно брызгает, когда человека рвет?

— А что?

— Я донервничалась до того, что меня вот-вот стошнит.

— Может, не стоит крепиться?

Последовала пауза.

— Держи трубку подальше от уха, — посоветовала Рут.

Джульет поспешно отдернула телефон, и вовремя — спасла ухо от нестерпимого вопля.

— Боже правый! — Когда эхо замерло в проводах, она снова взяла трубку. — Ну как, тебе лучше?

— Вроде бы.

— Вот и отлично. Тогда до вечера. Желаю успеха!

— Спасибо, Джульет.

Джульет пригласила на премьеру «Больших надежд» Мюррея — жест примирения, в чем-то сродни оливковой ветви: пусть знает, что она не затаила обиды из-за того, что он не пожелал разрабатывать ее теорию насчет виновности Харта Хейдена.

Со дня их встречи прошла неделя, и, хотя Джульет считала, что не ошиблась, и продолжала надеяться, что правда каким-нибудь образом выплывет на свет, она простила Лэндиса и даже его идиотскую шутку насчет свидетелей-нюхальщиков (уж во всяком случае, смешнее звучало бы «свидетели-носы»). Подулась, а потом в который раз решила, что Мюррей вел себя в высшей степени профессионально. Утверждал, что закон требует веских доказательств, — так оно и есть. Но все-таки Джульет заставила Кэролин Кастингэм разбить кувшин с молоком о голову графа Саффилда.

Приглашая Мюррея, Джульет не подозревала, что тот облачится в смокинг. Лэндис в смокинге — к такому зрелищу она не была готова! Но когда кавалер появился на пороге, он выглядел потрясающе: в черно-белом, стройный, свежий, элегантный, сильный, словно сошел с рекламного плаката всего рода мужского. Остатки обид испарились как дым, и Джульет возблагодарила тот импульс, который заставил ее надеть свой самый изысканный наряд (точнее, единственный изысканный наряд): длинное серебристое платье — вышитая юбка с разрезом на боку — и украшенный бисером жакетик. Последняя отлучка из студии Янча не пропала даром — Джульет использовала время, чтобы подправить свой имидж, и теперь чувствовала себя нежной, свежей и симпатичной. Кстати, выражение лица Мюррея ни в коей мере не опровергало ее ощущений.