Труп на балетной сцене - [67]

Джульет вернулась к лестнице и уже готовилась войти в зал номер три, как к ней подскочила изящная девушка в обычной одежде.

— Мисс Кестрел-Хейвен? — На нее умоляюще смотрели карие глаза Тери Малоун.

— Называйте меня просто Джульет, — рассмеялась писательница.

— Разумеется. — Щечки танцовщицы начали розоветь яблочками. — Не сердитесь. — Она наклонила голову и принялась копаться в висящей на плече большой кожаной сумке. — Я пойму, если вы откажетесь это посмотреть. — Она подняла голову и подала около двадцати соединенных скрепкой страниц. — Это, конечно, только набросок… но все-таки первая глава… и я надеюсь… — Тери совсем смешалась и умолкла.

— С удовольствием прочитаю, — солгала Джульет. — И дам тебе знать, как только закончу.

— Спасибо! — выдохнула Тери и скрылась.

А Джульет сунула рукопись под мышку и вошла в репетиционную. Рут наконец перестала мучить Патрика и отпустила домой. Успела собрать свои пожитки и сама направилась к двери.

— Ты была совершенно права насчет той сцены с кордебалетом, — приветствовала она подругу, подхватила ее под руку и увлекла вниз к раздевалкам. — Это па-де-де добавит глубины отношениям Пипа и Мэгвича. Если задуматься, эпизод в некотором смысле станет стержнем всего сюжета — ты согласна? Здорово, что ты мне подсказала! Мне уже кажется, что тебя следовало бы поставить в соавторы хореографии балета. Ты нашла Эми?

Джульет покачала головой, подала приятельнице расписание, и, неискренне поблагодарив за похвалу, решила не медлить с вопросом:

— Рут, ты была у себя в кабинете?

Вспотевшая и умаявшаяся подруга и не подумала остановиться и так же быстро тащила Джульет по коридору.

— А что там такого?

— Значит, не была.

— Ты видела что-нибудь особенное?

— Мне неприятно говорить… особенно теперь, когда в тебе снова забил фонтан творческой энергии… — Женщины уже были на пороге раздевалки, где, судя по всему, не осталось ни души. Но Джульет, прежде чем шепотом продолжать, обвела взглядом двойной ряд ящиков и заглянула в душевую. — У тебя на столе лежит написанная от руки угроза: «Полегче с танцовщиками, а иначе…» И никакой подписи.

Рут засмеялась.

— Что тут смешного?

Подруга расхохоталась:

— Это я сама написала после твоих утренних наставлений. Напоминание самой себе!

Джульет решила: пока не поужинает и не отдохнет, не будет читать ни письма Роба, ни рукописи Тери. Провести целый день в набитой людьми репетиционной (не говоря уже о царившей в студии напряженности и постоянно возникающих проблемах) оказалось непростой задачей. Большую часть своего рабочего дня Джульет, как правило, проводила одна. Если не считать работавшей в соседней комнате Эймс. И в большинстве случаев мирилась только с ее компанией. Что бы там ни хотел Роб, лучше узнать об этом после отдыха.

По дороге из студии Янча Джульет заскочила на корейский рынок и накупила овощей: салат-латук, перец, грибы, авокадо и другие вкусные вещи. Вспомнила Электру Андреадес, трогательно глотавшую крохотные изюминки, и добавила в корзину пакет сырых кешью, несколько гренок, полдюжины киви и дыню. Несколько секунд поколебалась у корзины, до краев полной вишнями «Бинг», такими темными и твердыми, что устоять было почти невозможно. Но, мысленно воскликнув: «Пестициды! Пестициды!» — укрепила волю, представив себе бьющую в гортань вместе с каждой ягодой сладкую струю химической отравы. Надо будет попросить Эймс разузнать, бывает ли в продаже выращенная без удобрений обычная вишня — забытый в наши дни фрукт.

Стоял конец июля, лето красиво наливалось зрелостью. Недавнюю удушающую жару сменила не такая влажная, щадящая теплынь. Равноденствие миновало, стало раньше темнеть по вечерам, но в восемь, когда Джульет села ужинать, света еще оставалось достаточно. Она поставила перед собой гигантскую фарфоровую миску с салатом (только что вымытым и нарезанным как придется) и принялась есть и любоваться видом на реку.

От привычки читать за столом Джульет всеми силами пыталась избавиться, поскольку чтение отбивало добрую половину вкуса. Она переводила взгляд с блестящего салата на розовеющий горизонт и фиолетовую воду и наслаждалась разнообразием еды, необычайностью форм и цветов и оригинальностью вкуса. Наслаждалась созерцанием реки и далей и размышляла, отчего панорама уходящих вдаль деревьев, воды и неба способна так глубоко и приятно успокаивать душу. Недавно в фойе «Метрополитен-опера» между вторым и третьим актами «Травиаты» Джульет подслушала, как девушка говорила своему спутнику: «Природа — это скринсейвер[20] жизни». Фраза всплыла в памяти, писательница вздохнула. Природа в самом деле сделалась скринсейвером жизни. А жизнь для многих — скринсейвером телевидения.

По мере того как Джульет очищала киви, настроение становилось менее философским. Появилось чувство вины перед самой собой из-за того, что она с такой готовностью бросилась на помощь Рут. Ведет себя как алкоголик — использует малейший предлог, только бы убежать из-за стола. Несчастный сэр Эдвард Райс так и остался сидеть один в кабинете, уставившись в заносчивый вызов лорда Морекамба. Книги, упрекнула она себя, не пишутся сами. Вернувшись вечером домой, Джульет обнаружила записку Эймс — помощница сообщала, что утром на web-сайте ее поклонников выставлена обложка «Лондонской кадрили». Джульет не любила, когда издатели торопятся. Она опять вздохнула. И решила: что бы ни произошло, завтра она будет работать шесть часов. В студию Янча можно пойти как-нибудь потом. Эймс позвонит Викторин и сообщит, когда ее ждать.