Труп из Первой столицы - [36]
— Спокойно! — резко и даже грубо перебил Морской. — Не нужно этих драм. С Ириной все в порядке, я уверен. — Потом, опомнившись, добавил, извиняясь: — Мы так до чего угодно можем договориться! Ирина взрослая, сильная, умная, вы же ее знаете, в обиду она себя не даст…
— Тогда, выходит, она и есть убийца! — оживился Коля. — Убила в целях самообороны, когда Милена на нее напала. А теперь боится и скрывается где-то… Такая версия вам больше по душе?
— Да нет, конечно! — вновь вспылил Морской и, нервно распахнув балконную дверь, чиркнул спичкой, чтобы прикурить. — Ирина же не монстр. И не жертва. Такого вы, друзья, наговорили. Признаться, если встречу ее сейчас, то прямо испугаюсь, решив, что передо мной или восставший из небытия покойник, или хладнокровная убийца. Р-р-р! — изображая чудовище, шутя зарычал Морской и тут же, будто передразнивая его, небо неожиданно рыкнуло грозным раскатистым громом.
— О-о! — только и смог сказать Морской, расширенными от удивления глазами глядя вниз.
Там, озаряемая светом фонарей и молний, то ли шатаясь, то ли уворачиваясь от внезапно обрушившегося на город ливня, бежала к ступенькам подъезда Ирина. Живая и, кажется, все же невредимая.
6
— Так, давайте-ка еще раз и под запись, — хмурился Коля на следующий день. За ночь он передумал столько мыслей и перемолол в мозгу столько совсем не радостных догадок, что теперь не совсем понимал, где фактические показания Ирины, а где додуманные им выводы. — Вы пришли в свое купе, попросили мужа унести лишние вещи, после чего выпили чай из собственной фляжки, оставленной вами в вагоне вместе с вещами, и почувствовали себя плохо…
— И да, и не да, — упорно мешала следствию Ирина. Несмотря на близкое знакомство с Колей, она держалась холодно и отстраненно. То ли обижалась, что приходится отвечать на одни и те же вопросы по многу раз, то ли была недовольна, что показания приходится давать, как всем, в кабинете следователя. — Муж уже не муж. А вещи лишними не бывают. Просто они не понравились проводнице, потому что занимали слишком много места… Но, повторяю, мы говорим о сущей ерунде. Все это сейчас не важно!
— Здесь я решаю, что важно, а что нет! — вспылил Коля и разозлился еще сильнее, осознав, что не только грубит близкому человеку, но и, сам того не желая, поддерживает миф о злых харьковских следователях, ни во что не ставящих чувства опрашиваемых.
— Разумеется, — поджав губы, ответила Ирина. — Здесь — вы. Потому я и предлагала не вызывать меня в участок, а поговорить дома, как порядочные люди. Все, что могла, вчера я рассказала. Не понимаю, зачем вам снова слушать о моих унижениях?
Коля заставил себя не вдаваться в объяснения и продолжать.
— Вы ощутили шум в голове, написали записку о том, что плохо себя чувствуете, и собрались передать ее в вагон-ресторан, чтобы вас не ждали ни там, ни на завтрашней торжественной встрече…
— И да, и не да, — Ирина успела ввернуть свое коронное издевательство, но Коля не дал себя сбить:
— После этого вы потеряли сознание и пришли в себя только днем на вокзале. Так?
Собственно, эту историю Ирина действительно уже рассказала вчера вечером, когда промокшая и еле живая от усталости пришла домой. «Точнее, она, как человек, уже числящийся проживающим и работающим в Киеве, пришла не к себе, а к Морскому, но, с учетом того, что в этом доме она жила почти всю свою прошлую жизнь, ее «домой» можно считать честным», — закрутилось в мыслях у Коли. Он помотал головой, чтобы не переключаться на мелочи. Итак, Ирина пришла в себя днем на вокзале и обнаружила, что лежит среди спящих — кто на картонке, кто на полу, кто на ворохе тряпья — вокзальных попрошаек. «Их всех разогнали перед отправкой правительственного поезда, но ночью многие вернулись, так что эта часть рассказа Ирины тоже может быть правдой», — снова заговорил Колин внутренний следователь.
Ирина тем временем прикрыла лицо руками, явно вспомнив происшедшее, и неожиданно жалобно всхлипнула.
— Не знаю, зачем вы заставляете меня переживать этот ужас снова, но хорошо, я повторюсь. — Она откинула голову назад и, глядя прямо перед собой, заговорила, явно с трудом сдерживая слезы: — Я практически не помню эту ночь и утро тоже совершенно стерлось из памяти. Все как в тумане. Я куда-то шла, выкарабкивалась из каких-то ям, убегала от чудовищ. Сказать точно, что было во сне, а что в реальности, я не могу. Более или менее осознавать себя я начала в полдень. Я знаю, потому что, выйдя из здания вокзала, я увидела, что солнце стоит прямо надо мной. Смотрела на нашу прекрасную привокзальную площадь. Справа — шестиэтажный дом Управления, прямо — трамвайный круг и жилая восьмиэтажка вдали, слева — громадина знакомого мне каждой черточкой почтамта. Странное ощущение. Я понимала, что знаю эту картину, что миллион раз ее видела, но совсем не могла осознать, кто я и где именно нахожусь. Рядом позвякивал трамвай. Помню, что от этого звука я очень обрадовалась. Побежала, вскочила внутрь: ведь трамвай — это значит куда-то ехать… Я точно знала, что мне нужно было куда-то ехать. А потом меня бессердечно ссадили…
