Труды - [4]

Одно из этих различий уже было показано в монастыре Мартина в Мармутье. Как мы видели, монахи Мармутье не содержали себя ручной работой и отвергали низкий крестьянский труд, считая, что, предаваясь молитве, выполняют более трудное дело. Далее. Одно занятие было разрешено в Мармутье - переписывание рукописей. Таким образом, монашество Мартина уже изначально содержало в себе семена литературной монашеской культуры, которая была столь типична для Запада; и Сульпиций, и Паулин при создании агиографической литературы, писали в специфическом назидательном жанре, которому было суждено долгое будущее[43]. Вдобавок, Мартин, как епископ, был ответственен за строительство церквей в своем диоцезе и, когда он путешествовал, то обычно сопровождался монахами. Таким образом, становится ясно, что монахи Мармутье не были столь уж жестко отделены от мира[44]. Исходя из этого, образ жизни Мартина был более похож на образ жизни Сульпиция и Паулина, чем это обычно принято считать.

Второе - это то, что наша картина жизни в Примулиаке искажена ее литературной подачей в “Диалогах”. Мы имеем мало свидетельств о повседневной жизни этого места, и классический этос, вызываемый “Диалогами”, может являться в большей степени литературным созданием, чем отражением действительности. Приведем только один пример: мы знаем, что Сульпиций пристроил бoльшую базилику к той, которая уже существовала в Примулиаке и построил баптистерий между ними. Это подразумевает проведение обычных положенных служб, которые мы могли бы ожидать по аналогии с Нолой и другими местами. Это предположение укрепляется шутливой просьбой Паулина, дабы Сульпиций “приготовил всю свою группу посвященных юношей, с которыми ты молишься Богу день и ночь, направляя силу своих молитв против моих грехов...”[45]. Однако, если бы мы не имели никаких свидетельств, кроме “Диалогов”, мы могли бы впасть в ошибку, предположив, что регулярных служб в Примулиаке не было вообще, поскольку “Диалоги” представляют нам Галла, проснувшегося утром и весь день рассказывающего истории о Мартине; его повествование прекращается только вечером, без упоминания о каких-либо службах[46].

И точно так, как в случае со службами, возможно, обстоит дело и с другими аспектами аскетической жизни. Хотя в “Диалогах” Галл слегка подшучивает над аппетитом галльских монахов и их неспособностью довольствоваться скудной пищей подобно африканским собратьям, мы можем также отметить, что нам известен монах из Примулиака, Виктор, который был ответственен за установление более строгих ограничений в пище в Ноле, готовя кашу не из пшеницы, а из проса с толченой фасолью. Некоторую тошноту, которую вызывало это блюдо у Паулина, можно почувствовать по той шутливой радости, с которой он выражал свое облегчение по поводу того, что Виктор пожалел для него другие составные части похлебки Иезекииля[47].

Итак, после того, как нами проанализированы внешние проявления аскетизма, ясно, что жизнь в Примулиаке была во многом сходна с жизнью в Ноле. Паулин считал братию в Примулиаке монахами, как и братию в Ноле, хотя мы предпочли бы ограничить это понятие более точно и определить Сульпиция и Паулина как “обращенных”, или как “слуг Божьих”[48].

Более важным чем название или внешнее проявление монашества является вопрос о внутренней, духовной жизни Сульпиция. К сожалению, этот вопрос легче поставить, чем ответить на него, ибо наши источники по этой теме весьма скудны. И все же. Согласно Геннадию, Сульпиций написал письма о Божественной любви и о презрении к миру. Если бы они сохранились, мы могли бы иметь картину личности биографа Мартина весьма отличную от той, которая обычно предлагается сегодня. Мы также должны помнить, что наши источники о жизни Сульпиция обрываются около 404 г., а ведь, возможно, он был еще жив в 20-е гг. V в. Письма, упоминаемые Геннадием (и принятие Сульпицием сана?), возможно, тоже относятся к этому периоду[49]. Другой момент для раздумий - возможная параллель с Паулином. Оба - и Сульпиций, и Паулин - производят впечатление людей, чье внимание сосредоточено на внешней стороне монашества[50], но для Паулина существует другое свидетельство, которое показывает, что он имел более глубокое понимание призвания монаха[51]. Это же самое может быть верно и для Сульпиция. Мы видим его, одиноко сидящего в келье, занятым, как обычно, “надеждой на будущие времена и отвращением к настоящему, боязнью Страшного Суда, опасением наказания. И что было следствием и проистекало из этой мысли - воспоминание грехов моих. Все это повергало меня в печаль и уныние”[52]. Что это - красивая фраза или невольная, потаенная мысль?[53]

Трудно сказать. Но, кажется, подсказка есть - Сульпиций, как и Мартин, искренне верил, что конец света близок и неминуем[54] и, похоже, это придает непосредственность его страхам относительно Страшного Суда и наказания, позволяя трактовать их больше, чем просто праздные размышления.

2. Сульпиций и Библия

Если мы хотим продолжить наш процесс осмысления христианской жизни Сульпиция в Примулиаке, то мы должны обратиться к его методам использования и подхода к Библии. Чтение Писания и пребывание в молитве тесно переплетается в монашеской жизни. Мартин, например, посвящал каждое мгновение одному из этих занятий и даже когда читал, то “никогда не отвлекал свою душу от молитвы”